Вернись и возьми
Шрифт:
По ту сторону Сахары
1. Касабланка — Аккра
В день, которого ждал больше года, я стою в очереди на посадку в аэропорту имени Кеннеди. Передо мной и за мной — толчея чернокожих людей двухметрового роста со шрамами на лицах и жировыми складками на загривках. Делегация из Ниамея, Республика Нигер. Оттеснив бледнолицего коротышку («Sorry, brother, sorry!»), они напирают на передние ряды, широко жестикулируют и тараторят на языке джерма. Они летят домой. Я — осуществлять свою альберт-швейцеровскую мечту, вариант эскапизма. Я лечу туда же, куда и они; но сейчас, в который раз суя руку во внутренний карман куртки, чтобы проверить, все ли на месте, я ловлю себя на том,
Африканская очередь продолжает расти, рассерженно виляет длинным хвостом. Я чувствую, как кто-то дышит мне в затылок, и неожиданно улавливаю обрывки телефонного разговора на знакомом мне языке (год прилежных занятий не прошел зря!). Резко обернувшись, я упираюсь в вопросительный взгляд пассажира из Ганы.
— Yes?
— Уо нсо вуко Нкрайн анаа? [90]
— Чале! Вуфри хе-о? Ефрэ уо сейн? [91] — лицо ганца расплывается в улыбке. В этот момент, в окружении людей, говорящих на джерма, он готов увидеть во мне своего. Меня зовут Квабена [92] , а его — Кофи [93] . В голове проносится коронная фраза из фильма «Касабланка»: «Луи, я думаю, это начало прекрасной дружбы».
90
Вы тоже летите в Аккру?
91
Вот это да! Откуда ты? Как тебя звать?
92
Мальчик, родившийся во вторник.
93
Мальчик, родившийся в пятницу.
Самые дешевые рейсы в Западную Африку — транзитом через Марокко. Остановка в Касабланке может продлиться несколько дней, поэтому марокканские авиалинии предоставляют бесплатное проживание в гостинице при аэропорте «Мохамед V». Кофи рассказывает, что в прошлый раз в связи с нелетной погодой ему пришлось провести в этой гостинице восемь дней.
— Я думал, я с ума сойду, Квабена. Каждый день, каждый день они нам обещали: завтра вылетаем. И так — всю неделю.
— А на город ты хоть посмотрел?
— В том-то и дело. Нас, африканцев, в город не пускают. Говорят, нужна специальная виза. Так что завтра, когда прилетим в Касабланку, ты со своим паспортом пойдешь смотреть город, а я со своим — буду тебя ждать в гостинице. Только ужин не пропусти. У них там в гостинице есть бесплатный буфет. Там все дают — и рис, и курицу. И есть можно сколько хочешь. Так что смотри, не опаздывай.
В восемь утра мы в Касабланке. Лабиринт аэропорта полон людей, жаждущих указать новоприбывшему путь, провести — в обоих значениях слова. Не подскажете, где находится банкомат? Нет, не подскажет, но может проводить. За бакшиш, разумеется. И, получив согласие, «провожает» до банкомата, возле которого и стоял все это время, заслоняя его своим туловищем.
Первое, что бросается в глаза человеку, прибывшему с севера, — это насыщенность красок: синее-синее небо, белые-белые стены, смуглые-смуглые лица. Когда же, распрощавшись с Африкой, я вернусь сюда по пути обратно в Нью-Йорк, то замечу прежде всего высотные здания и несметное количество попрошаек. Ни того, ни другого в Гане ты не увидишь.
На платформе станции Каса Вояжер меня встречает очередной энтузиаст, предлагающий показать Касабланку за несколько долларов. Очевидно, что здесь есть какое-то надувательство, но с гидом, каким бы то ни было, лучше, чем без, тем более что времени у меня мало. Я соглашаюсь, и в течение следующих пяти часов мы маршируем по городу, наспех обозревая основные достопримечательности: аляповатый Корниш, громадную мечеть Хасана II, дворец паши. Проводник, жуликоватый малый в спортивном костюме, добросовестно рассказывает и показывает, отвечает на все вопросы, то ли действительно зная, то ли выдумывая на ходу. В его компании мне спокойней: следить приходится только за ним. Время от времени за мной увязываются разномастные
Наконец мы добираемся до медины [94] . «Зайдем в лавку к моему приятелю. Может, что-нибудь купишь…» Кажется, это и есть ожидаемый подвох. Мы заходим в лавку, битком набитую кувшинами, кальянами, коврами и кошельками. Все цены крупно выведены фломастером, и к каждой, как будто в качестве сноски, сверху приписан едва различимый нолик. Это значит, что товар стоимостью в тридцать драхм при ближайшем рассмотрении дорожает ровно в десять раз.
— Главное — не торопиться, — начинает хозяин лавки, человек средних лет с брезгливой физиономией, плешью в виде тонзуры и молитвенной шишкой на лбу, — правильный выбор требует времени. Выпьем чаю. Позвольте спросить, вы кто по профессии?
94
Старый квартал в городах Северной Африки.
— Врач.
— О, поздравляю. Позвольте налить вам чайку. Вы, надо полагать, путешествуете по Марокко?
— Нет, еду в Гану.
— О да, понимаю вас. Я слыхал, у них там в Африке страсть как нужны врачи. Ну что же, мсье врач, позвольте мне предложить вам волшебную аптечку Аладдина.
С этими словами он достает из-за пазухи пыльную шкатулку и с минуту возится с ней, пытаясь вымучить какой-то фокус, связанный с открыванием-закрыванием потайных отделений. Однако шкатулка не поддается.
— Извините, мне пора.
— Как, с пустыми руками? — Ленивая брезгливость сменяется смутной угрозой.
Мой проводник залпом допивает свой чай, подходит к двери и становится в позу трактирного вышибалы. Я бросаю взгляд на бракованную шкатулку. На ценнике — пятьдесят драхм. Стало быть, сейчас он укажет на точку-нолик и запросит пятьсот [95] . Вот и весь фокус.
— Заверните.
Грудастая негритянка не спеша прогуливается по перрону, везя за собой два исполинских чемодана, как если бы она совершала вечерний моцион в сопровождении амбалов-охранников. Когда вагонный сезам с шипением открывается, я помогаю ей запихнуть ее телохранителей в багажное отделение. Освободившись от груза, она подсаживается ко мне и с ходу сообщает, что зовут ее Кумба, работает в Эмиратах, а родом из Ниамея, и сегодня летит домой повидать родных. За окном мелькают предместные пейзажи и оцинкованные кровли лачуг. Через несколько минут кондуктор объявит конечную станцию — аэропорт. Кумба, уже не церемонясь, кивает на чемоданы: помоги. Я повинуюсь. Таким образом, к ее свите охранников прибавляется еще один.
95
Около тридцати долларов.
К стойке регистрации не пробиться. Двое разъяренных молодчиков долго доказывают свою правоту хрупкой сотруднице авиакомпании. «Сенегальцы!» — сообщает мне Кумба заговорщицким шепотом. Наконец подходит наша очередь. Ошалевшая от сенегальского натиска сотрудница «Роял Эр Марок» впивается в Кумбин билет, несколько раз переворачивает его, словно выискивая едва различимый шулерский нолик, и, не найдя того, что искала, выносит суровый приговор: «Ваш самолет улетел вчера». Кумба обиженно выпячивает нижнюю челюсть, похожую на выдвижной ящик.
— Что же мне теперь делать?
— Это уж вам решать. Можете переночевать в Касабланке, а завтра утром позвонить в «Эр Марок».
— Как ночевать? Где? У меня нет ни денег, ни знакомых…
И как бы в ответ на ее вопрошание перед стойкой снова возникают близнецы-сенегальцы и, ни слова не говоря, перехватывают Кумбины чемоданы. Не вполне понимая, что происходит, я робко пытаюсь вмешаться, но меня отшивают быстрым жестом. «Спокойно, мсье, это наша сестра. Мы ей поможем». Кумба устало кивает. В этот момент кто-то кладет мне руку на плечо, и я слышу сильно исковерканную русскую речь: «Проститэ, ви з Россиэ?» На подобные вопросы, задаваемые сомнительными персонажами в сомнительных местах, у меня уже выработалась защитная реакция. Когда ко мне обращаются по-русски, я оказываюсь стопроцентным американцем, а когда принимают за американца, сразу перехожу на русский. Но сейчас вопрос оказывается столь неожиданным, что я застываю с открытым ртом, и мой визави, долговязый негр с плохими зубами, принимает мое молчание за согласие. «Ви проститэ, я — з Мали, но я тоже жит в Россиэ. Я учит там ю-рис-пру-денса. Быт авокат!»