Вернись в завтра
Шрифт:
— Пусти! Уйди! — требует Тонька.
Но вся оказывается, во власти мужика. Он даже не обращает внимания на ее слова и вовсе не спешит, как будто решил наверстать свое за каждый упущенный день.
— Не смей! Нахал! Отморозок! — Федька не слышит. Он тискает ее всю, сдавливает грудь.
— Больно! Отпусти!
— Тихо, лапушка, успокойся…
Тонька бегом сорвалась с постели. Ей было стыдно перед Михайловичем, злилась и на себя за свой непробудный сон, каким отличалась с самого детства и много раз бывала бита.
Баба торопливо
Когда вернулась к себе, стала метаться по комнатам, не находя места. Ни Кольки, ни Петровича не было, они еще с утра ушли к Степановне и не спешили возвращаться.
Тонька видела, как Федька пошел в баню, затопил там печь, подмел возле порога, долго смотрел на окна ее дома. А потом на крыльцо вышел Михайлович, они вместе с Федькой ушли в баню, а Тонька дала себе слово никогда больше не приходить в их дом.
— Ну и кто виноват? — нахмурился Петрович, узнав о случившемся:
— Ладно, пришла подмочь, об том Андрюха просил обоих, но на што в Федькину постель завалилась дуреха? Он тебя звал? Нет! Сама пришла, да еще уснула как старая кляча! Дала с себя портки сдернуть и сделать озорство! Как такое не почуять? Ты што, дохлая? Выходит, сама того хотела! Гля, сколько проспала? За энто время тебя цельный полк мог попользовать в свое удовольствие!
— Не ругайся! Может, они еще придут! — прислушивалась Тонька.
— Коли и объявятся, так не про твою честь!
— А что им надо?
— Што хотел, то уж поимел! А ты, дура лопоухая, сама виновата. Справилась, беги домой! На што в чужой избе спать? Вот и получила в благодарность! Каб боле лишней минуты у их не сидела.
— Прости, дедунь, теперь конечно, сама поняла, — вздыхала, опустив голову.
Тонька ждала, что Михалыч с Федькой придут к ним после бани. Но те парились дотемна, а потом, обсохнув дома с часок, снова укатили в город, не зайдя даже на минуту и не оставив ключей от дома.
— Нам мороки меньше, — сплюнул вслед Петрович и, обидевшись на соседей, решил вовсе не разговаривать с ними.
А тем временем Андрей Михайлович ругал сына на чем свет стоит:
— Ты что ж творишь, паскудник? В тот раз у Васьки ружье с дому взял без спросу. Сколько лет мы были в ссоре. Нынче внучку его приловил и уделал. Того гляди, он с тем ружьем по твою душу придет. Иль не понимаешь, что творишь? Ты ж Тоньке в отцы годишься! Куда лезешь, придурок?
— Кончай бухтеть! Да, я на пятнадцать лет старше. Но она о том знает. Не брал ее силой. Поверь, она сама хотела меня. Я это знаю лучше. Не впервой с бабой дело имею.
— Коль так, женись на ней, да и живите семьей по-людски. Не зажимайтесь по чердакам! Уважайте в себе человеков.
— Кончай базар, отец! Я не мальчик, угомонись. И поступаю с ней вот так не случайно! Она еще за свое получит! — усмехнулся едко.
— А что случилось? За что ты ей грозишь?
— Я уже наказал за свое. Дважды! Обломится случай в другой раз, тоже не упущу. Сдерну натурой со стервы!
— Она должна тебе?
— Конечно!
— И много?
— Даже очень много!
— Когда ж задолжала?
— Да не деньги она взяла. За них не взял бы эту плату. Тут другое случилось, помнишь, камин мы ставили у Степановны. Ну и вышли с тобой во двор перекурить. Вы с Петровичем ушли за дом, а я под окном на завалинке остался. Форточка открытой была. Тонька со Степановной грязь убирали. Вот тогда Дарья спросила:
— Тонь, почему бы тебе не присмотреться к Федору? Человек он серьезный, непьющий, трудяга, спокойный, во всяком случае, мне он кажется весьма положительным мужчиной, из него получится прекрасный семьянин.
— А Тонька ей ответила:
— Да он старик! Что делать с ним стану? Посмотрите на него вблизи. У него морда от морщин в сетку, жизнь в клетку! Он полжизни на Колыме пробыл. Какой из него мужик? Пугало огороднее! Выйди за такого и срочно ищи хахаля! На что он годен — дохлый таракан? Это не мужик, тень от человека!
— Ну, это ты лишнее на него наговорила! Явно перегнула, наверное обижаешься за то, что не обращает на тебя внимания и не пытается ухаживать? — спросила Степановна. А та ответила:
— Он вообще не в моем вкусе! Уж если заиметь человека, так пусть он будет мужиком, а не истрепанным веником. На Федьку даже старуха Свиридиха не позарится. Страшон, как смертный грех, да и развалина, такому жену только в стардоме или в психушке искать. Я лучше одна останусь, чем с ним связаться…
— Я больше не выдержал и ушел с завалинки. Степановна увидела и поняла, что я все слышал. Она ахнула, заметив меня. Ну, а я запомнил сказанное в свой адрес. Теперь, думаю, ты понял меня, как мужчина мужчину.
— Так это когда было? Сколько времени прошло? Она давно изменилась, иначе к тебе относится.
— Не верю!
— А если ты набьешь ей пузо? Что тогда?
— Это ее заботы. Меня они не чешут…
— Пойми, мы в соседстве живем. Мы с Петровичем всю жизнь дружили. Всегда понимали друг друга. Почему из-за тебя у нас с ним неприятности и вражда?
— А что случилось? Ну не я, другой бы ее отодрал.
— Мы соседи! Как ты не поймешь. Нужна тебе баба, найди на стороне любую, а эту не тронь! Понял? Не доводи до беды и не зли. Запомни, всяк человек свою родную кровинку в обиду не даст и не дозволит, чтоб об нее ноги вытирали! И Петрович такой! Словит тебя, не гляди, что он в годах, голову, как курчонку скрутит и скажет, что так и было. Ты и бзднуть не успеешь. Я ли не знаю Васю? Он с полуоборота заводится. А вот остановить его попробуй. Такое еще никому не удалось. Петрович за Тоньку любому горло порвет голыми руками, ему, как и мне, уже терять нечего. Он умеет дружить, но не приведись кому стать его врагом, я такому не позавидую. У него что Тонька иль Колька, единственная и последняя зацепа в этой жизни, — уговаривал сына Михайлович и предложил: