Вернуть отправителю
Шрифт:
Клеменс распрямился, установил ящик понадежнее, выдохнул дым, разгоняя его рукой. Не повезло на этот раз, значит, повезет в следующий. Такое уже бывало, и даже не раз.
Он зажал сигарету краем губ, чтобы дым не летел в глаза и сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил свой конверт. Это письмо он писал сегодня утром. Хотел заняться им пораньше, но руки так и не дошли. Клеменс повертел бумагу в руках, проверяя правильность заполнения бланка, провел пальцами по листу, расправляя невидимые морщинки, окинул его взглядом, и остался доволен. Привычный белый конверт с адресом на обратной стороне, он опустил в прорезь почтового ящика, помедлил мгновение и закрыл дверцу до упора. Если повезет, и снег не переметет дороги, то сегодня же письмо
Клеменс застегнул куртку, поправил капюшон, несколько минут смотрел на начинавшийся снег, сыпавшийся из небесной перины. Он выбросил сигарету, закурил новую и неспешно направился в дом, поеживаясь от пронизывающего ветра.
2
Раньше первый этаж дома занимали только комнаты уборщиков и прислуги. Сказать, что штат сотрудников был большим, Клеменс не мог. На сорок номеров приходилось несколько служанок, пара официантов, кухарка, охранник на входе, Управляющий на ресепшине, да Смотритель в своем кабинете по правую руку в конце коридора. Как ему доводилось слышать, были еще чернорабочие, занимавшиеся ремонтом номеров, но за все время проживания в гостинице, Клеменс никогда не сталкивался с ними. Оставался только Ханзи. Или большинству жильцов было плевать на условия, в которых они живут, или стройка прошлого века была настолько качественной, что ничего не рушилось, не ломалось и не трещало по швам. Впрочем, Клеменс сильно в этом сомневался. В старой части Глекнера полно обветшалых, полуразвалившихся зданий – и никому до них дела нет. Вероятно, дом изредка реставрируют, и последний раз ремонт был перед его приездом.
Справедливости ради, стоит сказать, думал Клеменс, что и сейчас проблем хватало. Где-то перемерзала вода, постоянно моргало электричество, с хозяйским видом гуляли сквозняки из стороны в сторону, а на верхние этажи, вот уже несколько дней не поступало тепло.
Клеменс мрачно глянул в сторону кабинета в конце коридора, где располагалась личная комната Смотрителя. Учитывая его характер, нет ничего удивительного, что большинство жильцов предпочитают молчать о своих проблемах.
Сейчас первый этаж практически пустовал. Ресепшн давно покрылся пылью – кажется, за стойку не заходили с тех самых пор, как ушел Управляющий. Постояльцев в доме осталось немного, а новых соседей Клеменс мог пересчитать по пальцам – старый город Глекнер перестал пользоваться спросом еще в середине прошлого века, так что неудивительно, что о городе теперь просто забыли. За последний месяц вселилось несколько стариков да две молодые семьи, выбравшие номера на восьмом или девятом этаже, под самой крышей. Клеменс жил на первом, и часто слышал детский смех, доносившийся через тонкие потолки над головой– видимо, только детям и было весело в этих четырех стенах. Сам же он не любил ни эту гостиницу, ни свой номер. В нем было слишком холодно и пусто, чтобы поддерживать уют, а холод и пустоту Клеменс не выносил. Тем не менее, за все годы, прожитые здесь, свыкся и привык. Уж лучше, когда у тебя есть хоть такая крыша над головой, чем оказаться на улице под декабрьским ветром и снегом.
Именно по этой причине, много лет назад, Клеменс и оказался в этой обветшалой гостинице на окраине города.
К этому году из прислуги остались только уборщица, да кухарка. Из владельцев только Смотритель. Штат сотрудников был расформирован, как думалось Клеменсу, в связи с недостатком финансирования, и он был уверен, что гостинцу ждет неизбежный конец. Охранник у дверей машинально махнул ему рукой, не желая отрываться от книги, когда Клеменс отбивая с ботинок снег, переступил через порог. Клеменс никак не мог запомнить имя этого типа в черном свитере и вылинявших джинсах, чопорно обращавшегося к нему «герр» и бесконечно читающего дешевые бульварные романы. К чему сводилась работа охранника, тоже было загадкой – посетители здесь бывали крайне редко, а новые жильцы заезжали в номера только с согласия Смотрителя.
– Решили навестить соседей, герр Тиштель? – голос Охранника был неприятным, глухим и простуженным. Он отложил книгу в сторону, и теперь мрачно уставился на Клеменса, когда тот миновал дверь, ведущую в жилое крыло первого этажа, – Вы же знаете правила: посещение других жильцов только с согласия Смотрителя.
– Я нашел письмо, адресованное Морицу Циглеру, – неприязненно отозвался Клеменс, вынимая конверт из кармана, – Думаю, большой беды не случится, если я передам его ему.
Усталое лицо Охранника не дрогнуло, оставаясь все такой же мрачной маской.
– Только в виде исключения, герр Тиштель, – вздохнул он наконец, – Дверь на третий этаж должна быть открыта. Если же нет, то оставите письмо у меня на обратном пути. Смотритель лично передаст его герру Циглеру.
Клеменс пробормотал что-то весьма уклончивое, отряхнул снег с куртки и неспешно направился в сторону тяжелой обветшалой лестницы, занимавшей добрую треть холла. Лестница казалась слишком широкой и неуместной – никак осталась после реконструкции. Впрочем, что находилось на месте дома раньше, Клеменс не знал. Скорее всего, чей-то особняк или, может быть, пансионат. Прежде ему редко доводилось бывать в старой части города, поэтому сказать наверняка он не мог.
В холле царила угрюмая тишина, прерываемая только шелестом страниц, да тяжелым дыханием Охранника. Клеменс задался вопросом, покидал ли тот вообще свой пост, или ночевал точно так же, сидя посреди коридора? Ответа на этот вопрос у него не было, потому что Смотритель запретил им покидать свои номера после полуночи. С чем связана была такая мера предосторожности, оставалось только гадать, но Артур, его старый знакомый, не так давно предположил, что Смотритель давно уже двинулся умом. На самом деле это многое объяснило бы из установившихся правил и законов, большинство которых были откровенно глупыми и абсурдными.
Он миновал первый лестничный пролет, разглядывая блеклые бледно-зеленые обои, которыми был обклеен весь дом изнутри. Сырость немало потрудилась над ними – тут и там обои вздувались пузырями, а вверху, прямо над головой, они давно отошли от кирпичных стен и свисали неопрятными лоскутами, среди пыли и паутины. Здесь было холодно. Холоднее, чем в других помещениях дома – трещины в старых рамах впускали ветер, и получался сквозняк, старательно выдувавший отсюда всякое тепло. Клеменс невольно поежился, поднимаясь, ступень за ступенью вверх.
Второй этаж дома не слишком отличался от первого, разве что обставлен был немного беднее. Когда-то здесь располагалось десять номеров, но сейчас занятых квартир оставалось только три. Кто-то съехал в другие комнаты, кто-то получил распоряжение. Новые жильцы здесь появлялись редко. Дверь в коридор была привычно заперта на крепкий замок. Ради интереса Клеменс дернул за ручку, но так и не добился успеха. Он успел подумать, что лично не знал никого, кто бы жил на втором этаже, прежде чем подняться выше.
Клеменса мало интересовали новые лица. Его круг общения замыкался на пяти-шести людях, можно сказать, соседях, живущих с ним под одной крышей. За все прошедшее время он привык к своему номеру, и покидал его совсем изредка – разве только для того, чтобы отправить письмо, или немного прогуляться по внутреннему двору дома. Какие еще развлечения можно найти, живя на окраине?
Клеменс преодолел третий лестничный пролет и остановился у следующего этажа.
Цифра «3», выведенная красной краской прямо по облезшей стене, мозолила глаза, когда он остановился прямо напротив приоткрытой двери. Коридор по ту сторону был залит тусклым желтым светом. Двери в номера тянулись по обеим сторонам, одинаковые и безликие, словно точные копии друг друга. Ни номеров, ни отличительных знаков. Такие уж правила в доме. Ни дверных ручек, ни глазков, ни замочных скважин. Во всяком случае, на третьем этаже уж точно.