Вернуть отправителю
Шрифт:
– Доброе утро, – произнес он хрипло, – Если можно, я хотел бы узнать…
– Все вопросы к доктору, герр Тиштель, – холодно отозвалась медсестра, – Вы же знаете, мы не уполномочены…
– Один вопрос. Всего один. Мориц
– Герр Циглер был выписан из лечебницы, Клеменс, – понизив голос ответила девушка, окинув его взглядом, – Это все, что известно мне, и то, что нужно знать вам. Понимаете?
– Понимаю, – тихо ответил Клеменс, а спустя секунду добавил, – Это все, что я хотел знать. Спасибо.
***
Каждое утро в лечебнице начиналось с приема лекарств. Клеменс не знал их названий, не разбирался в дозировках, не понимал длительности курса, но покорно принимал таблетки, капсулы, драже и порошки, запивая их несколькими глотками безвкусной воды ежедневно. Какое действие они оказывали на его неокрепший разум, он не представлял, да и не чувствовал разницы. В любом случае, прием медикаментов был необходим, если не хочешь оказаться на минус первом этаже, среди настоящих безумцев – очень суровая, но действенная мера пресечения. Он проглотил красную пилюлю, поморщился и вернул пустой стакан девушке.
Каждодневный моцион завершен, можно было выходить в общий зал. Здесь больные занимались своими делами, читали, общались, даже смотрели бесконечные религиозные передачи, от которых Клеменсу сводило скулы.
Сколько пациентов находится в лечебнице, Клеменс мог сказать только относительно: мужское отделение включало плюс-минус двадцать человек. Как объяснили доктора, когда Клеменс оказался здесь впервые, за решетчатым забором с южной стороны находится женское отделение, с запада – детское. В центре двора – старый заросший сад. Никаких контактов с больными противоположного пола. Когда такое говорили врачи, пациентам приходилось верить на слово: общие прогулки были строго под запретом, а попытки пробраться на соседнюю территорию карались жестоко и беспромедлительно. Слухов про соседние здания было множество, но фактов было преступно мало. Верить россказням сумасшедших Клеменс не привык, а после и вовсе, махнул на эту тему рукой. Все, что оставалось у него это его палата с голубыми стенами, да письма, скрупулезно и старательно написанные на листе белой бумаги. Все остальное находилось на грани объективной реальности, и переставало существовать.
Конец ознакомительного фрагмента.