Вернуть отправителю
Шрифт:
Здесь было гораздо теплее, чем на нижних уровнях и Клеменс расстегнул куртку, проходя по коридору вперед. У Морица ему доводилось бывать лишь единожды, но третью слева дверь он запомнил точно, хотя та ничем не отличалась от предыдущих – такая же пустая, серая и бесцветная.
Клеменс бережно вытащил конверт из кармана, разгладил его, кашлянул в кулак, прочистив горло, и осторожно постучал. В гостинице не принято ходить друг к другу в гости – для этого должно произойти что-то действительно важное и серьезное, поэтому он сейчас чувствовал себя неловко. Кто его знает, как Мориц реагирует на незваных визитеров. На первый стук не ответили, как на второй, и даже на третий.
– Не ожидал тебя здесь увидеть Клеменс, – Сказал он вместо приветствия. Голос Морица был таким же невыразительным и бесцветным, как кусок картона, – Что-то случилось? Или ты заглянул просто так? Неужели Смотритель дал разрешение?
– Я нашел твое письмо в ящике, вот и решил его занести, – отозвался Клеменс извиняющимся тоном, протягивая белый конверт, – Кажется, на Рождество приходил Почтальон. Только мы его не заметили.
Мориц недоверчиво покосился на него, взял бумагу в руки, внимательно перечитал адрес и имя на обратной стороне. Хмурое лицо его на мгновение просветлело, глубокие морщины разгладились.
–Проходи, не стой в дверях, – произнес он, и голос его наконец-то ожил, – Если бы ты только знал, как долго я не получал писем.
***
Мориц был на десять лет старше Клеменса, но выглядел уже глубоким стариком. Всю свою жизнь он прожил в Бринкерхофе, орудуя ломом и киркой в шахтах, добывая уголь и руду, пока окончательно не подорвал свое здоровье. Он рано вышел на пенсию, и они с женой переехали в Глекнер, этот некогда курортный город, двенадцать лет назад, где врачи поставили его супруге неумолимый диагноз – рак. Минул год, и Мориц остался совсем один. Когда-то он говорил, что у него есть две дочери – одна в Берлине, другая в Дюссельдорфе, но видимо, ни одна из них не пожелала помочь своему отцу. Тогда Мориц продал свою квартиру в центре Глекнера и страшно запил. От алкоголя он отказался совсем недавно, когда приехал в отель на окраине старого города и с тех пор почти не выходил из своей комнаты. Как и обещал Смотритель, порядки, установленные под этой крышей, надежно излечивают любого от вредных привычек. Мориц был ярким тому подтверждением.
Внутри оказалось бедно, но опрятно, и даже уютно. Планировка комнат была точно такой же, как у Клеменса, исключая только маленькое помещение, вроде кладовой, прямо возле шкафа. Жесткая пружинная кровать в углу, широкий стол – по совместительству и письменный, и обеденный, несколько тумбочек и допотопный телевизор – обязательный атрибут каждого номера в гостинице, заботливо вытертый от потеков и пыли. Мориц за своими вещами следил очень внимательно.
Клеменс стянул ботинки, снял куртку, аккуратно повесив на крючок у входной двери, и неспешно прошел в зал, следуя за хозяином. Мориц махнул рукой в сторону массивного кожаного кресла с вытертыми подлокотниками и исчез на кухне, набирать чайник. Клеменс сел, откинулся на спинку, внимательно оглядываясь кругом. Он задержал взгляд на единственной фотографии, висящей в деревянной рамочке на стене. Слишком уж сентиментально она смотрелась в этом номере.
– Это Херта и Катарина, мои дочери, – коротко пояснил Мориц, снова появляясь в комнате, – Последнее их совместное фото, прежде, чем я переехал. Они прекрасны, правда?
– Правда, – искренне согласился Клеменс, разглядывая снимок, – Письмо от них?
– От Катарины, – нехотя ответил Мориц, пожав плечами, – Рад, что хоть она меня помнит. Но конверт я вскрою потом, если ты не возражаешь.
– Конечно, – отмахнулся Клеменс. Присутствовать при чтении чужих писем было верхом нахальства для любого из жильцов дома. Даже Смотритель всегда уходил, вручив конверт, чтобы оставить человека наедине с самим собой, – Послушай, я все понимаю. Если хочешь, я могу зайти позже…
– Нет, останься, – проговорил Мориц так поспешно, что Клеменс даже удивился, – Я рад, что ты зашел. Я как раз хотел поговорить с тобой.
– Да? И о чем же?
– Ты часто получаешь письма, Клеменс? – спросил Мориц в ответ, словно не расслышав его последнего вопроса. Вопрос этот прозвучал отстраненно и холодно.
– Нет. Вернее, уже нет. Знаешь, кажется, в первое время письма шли одно за другим, как это обычно бывает, – ответил он, пожав плечами, – От жены и от сына. Сейчас совсем редко. Раз или два в месяц, как повезет.
Клеменс не привык врать и чувствовал себя неловко. Письма от родных. В отличие от остальных жильцов дома о таком он мог только мечтать. Или Вики с Ральфом совсем забыли о нем, или… Он запретил себе об этом думать, стараясь сосредоточиться на словах собеседника. Говорить по душам не слишком входило в его планы.
– Видимо, ситуация у нас у всех схожая, – мрачно заметил Мориц, холодно ухмыльнувшись, – Всем плевать на каком этаже ты живешь. Рано или поздно о тебе все равно забудут. Я слышал, что ты пишешь письма почти каждый день. И как? Помогает?
– Ты же знаешь, что бывает, когда письмо игнорируют? Приходит обратно со штампом «Вернуть отправителю». Поэтому с письмами мне не везет. И все же, о чем ты хотел поговорить со мной? Уж точно не о письмах, как я понимаю?
Мориц кинул взгляд на письменный стол в углу, указывая на горку мелких листов бумаги у края. Взгляд этот был слишком красноречив, но прежде, чем Клеменс успел вставить хоть слово, тот ушел на кухню и вернулся с двумя полными чашками горячего черного чая – один из нескольких напитков, которые еще можно было обнаружить в доме. Свой запас Клеменс давно уже прикончил, поэтому теперь чай был приятным разнообразием.
– Как ты уже понял, дружище, вчера утром мне принесли распоряжение, – хмуро проговорил Мориц, осторожно установив свою кружку на краю ветхой полки с книгами, – Примерно в восемь. Значит, минули сутки. У меня есть еще двадцать четыре часа, чтобы собрать вещи до прихода Смотрителя, а дальше – будет видно.
Клеменс не любил эти темы. Они всегда угнетали и пугали его, заставляя чувствовать себя беспомощным и загнанным в угол. Он поджал губы, поставил кружку на подлокотник, старательно ища подходящие слова, но найти их, никак не мог. Даже само слово «распоряжение» отдавало чем-то напыщенным, тяжелым и мрачным, как могильная плита.
– Есть мысли, почему распоряжение вручили именно тебе? Это что, такой подарок на Рождество? – спросил он, наконец, когда мысли немного обрели смысл и выстроились в ровную стройную цепочку, – В любом случае, послушай меня, ты же знаешь, что распоряжение – это еще не конец. Тебя просто переведут из этого номера в другой. Может быть, предложат работу или условия получше. Может быть, в твоем новом номере даже по телевизору будут показывать хоть что-то, кроме этой религиозной чуши.
– Ты знаешь многих, кто возвращался, или давал о себе знать после распоряжения, Клеменс? –хмуро поинтересовался Мориц, отпив из кружки маленький глоток, – Конечно же нет, потому что таких людей никто из нас не встречал. Или таких людей просто нет. Но мы говорим сейчас не об этом. Смотритель придет ко мне завтра, и с этим ничего не поделать. Я давно готов к этому, но…