Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)

Рыбаков Артем Олегович

– Как минимум двумя, – немедленно поправил его Серебрянский. – Здесь, Паша, никто с объектами на иностранном не разговаривал.

– Немецкий? Испанский? Английский? У нас все ходы записаны! – парировал Павел и тут же продолжил: – Опыт нелегальной работы должен был быть, так?

– Тут их на это никто не проверял.

– Конечно, конечно… А у немцев в тылу они по путевке из рейхсканцелярии живут.

– Слушай, что с тобой такое? То рычишь с утра пораньше, то меня насчет моих же сотрудников проверяешь…

– Ты с разговора не соскакивай! – почти прикрикнул на своего наставника Павел. – Мое поведение, как мне кажется, к делу сейчас ни малейшего отношения не имеет! Лучше на вопрос ответь.

– Есть у «Странников» опыт нелегалки, есть, – смирился Серебрянский. – Про боевые навыки и владение гражданскими специальностями можешь не спрашивать.

– Общительность?

Гримасу на лице Якова

вполне можно было счесть выражением согласия, и разговор продолжился:

– Связи за границей?

– А вот это не ко мне вопрос, – пожал плечами бывший начальник Особой группы.

– А если на косвенных?

– Тогда есть. По крайней мере, с жизнью за кордоном некоторые из них знакомы… Ладно, начальник, – Яков примирительно поднял руки, – иди, тебя еще большие начальники заждались, а я еще лысину тут поморщу.

Район села Буденичи Борисовского района Минской области, БССР. 22 августа 1941 года. 10.41

– Товарищ Новиков, никаких новостей пока нет! – Этот ответ Сергей слышал уже раз двадцать. Понятно, что сам виноват, поскольку спрашивать, не слышно ли чего от подрывников, он начал задолго до предполагаемого времени диверсий. Еще его очень раздражало то, что бойцы и командиры отряда обращались к нему по званию или по фамилии, как в данном случае. Безусловно, повод для огорчений более чем странный, но отчего-то Сергею хотелось, чтобы партизаны считали его за своего. Но сложившаяся всего лишь за месяц существования отряда традиция этого не позволяла. Комиссар Белобородько специально пояснил, когда Новиков спросил, почему кого-то из бойцов все называют по фамилии, а кого-то по прозвищу:

– Это, товарищ лейтенант госбезопасности, у нас вроде награды такой. Отличился – получил позывной, а сиднем сидишь – так и ходи до конца войны бойцом имяреком.

Сам Сергей считал такой подход вполне разумным, если бы не одно «но» – его никто на боевые операции отпускать не собирался, и, соответственно, получить заветный «позывной» в ближайшее время возможным не представлялось. Если бы вопрос стоял о личном – гордости там или уважении, можно было бы потерпеть, но тут срывалось выполнение приказа. Несмотря ни на что, стать своим пока не получалось, и люди на контакт с «представителем Центра» не шли. Были вежливыми, даже доброжелательными, однако некоторая отчужденность чувствовалась. А ведь ни старший майор Судоплатов, ни, что как бы не хуже, старший майор Церетели [41] ждать не собирались! И если «товарищ Андрей» хотел иногда вещей непонятных, вот вчера в радиограмме о песнях спросил, хотя кто их там разберет, что в Центре под этим словом понимают? То Шалва Отарович был куда как более конкретным: «Имена, фамилии, связи, старший лейтенант! Любое имя может… Нет, даже больше – должно стать зацепкой!» – говорил он на инструктаже. Да и сам Новиков к нелегалам относился с некоторым подозрением – слишком много «героев разведки» и «легендарных чекистов» оказались врагами народа, с тех пор как он пришел в Наркомат внутренних дел по комсомольскому набору. А всего-то три года прошло. Заигрывание с этим новоиспеченным «батькой», как он называл про себя Трошина, Сергей тоже не понимал. «Звание высокое дали. По заявкам самолеты гоняют – тоже мне, цаца выискалась!» – иногда зло думал старший лейтенант госбезопасности. Чаще всего, конечно, когда разжалованный за пьянку майор начинал из себя стратега корчить.

41

Церетели Шалва Отарович (1894–1955). Генерал-лейтенант (с 1945 г.). В 1920 г. в Кутаисской тюрьме познакомился с Л.П. Берией, в дальнейшем стал его доверенным лицом. В 1921 г. начал службу в милиции, работал начальником отдела по борьбе с бандитизмом, начальником милиции Грузинской ССР. В 1938 г. переведен в Москву в составе «команды» Берии. С января 1939 г. – заместитель начальника 3-го спецотдела НКВД СССР. Арестовывал бывшего наркома Н.И. Ежова. Участник убийства посла СССР в Китае И.Т. Бовкун-Луганца и его жены. С апреля 1941 г. – заместитель начальника Главного управления милиции и начальник отдела по борьбе с бандитизмом НКВД СССР. В июле – августе 1941 г. – заместитель начальника Особой группы при НКВД, возможно, контролировал деятельность П.А. Судоплатова. С 15 августа 1941 г. – 1-й заместитель наркома внутренних дел Грузии. В 1943–1953 гг. – заместитель наркома/министра НКГБ – МГБ ГССР. С 1953 г. – на пенсии. Расстрелян в 1955 г.

– Водички не хотите, товарищ старший лейтенант? А то припекает уже, – оторвал его от невеселых мыслей радист, на чьих петлицах три треугольника

соседствовали с авиационными «крылышками». Вообще для этой операции связью озаботились весьма серьезно: за ближайшими мостами в бинокль наблюдал оснащенный полевым телефоном боец, который должен был в случае удачного подрыва сообщить об успехе Мысяеву, который, в свою очередь, обязан был короткой шифрограммой уведомить уже штаб отряда. Конечно, отдавать своего радиста для решения вспомогательной задачи совершенно не хотелось, тем более что появлялся шанс первым доложить о выполнении важнейшего задания командования, но на портативной рации он работал лучше всех в отряде, так что вариантов не было.

– А давай!

Вопреки ожиданиям, бывший летчик протянул Новикову не уставную фляжку, а какую-то странную емкость в чехле из защитной диагоналевой ткани. Сосуд был высотой сантиметров тридцать и довольно невелик в диаметре – сантиметров восемь или девять. Наверху виднелась ярко-желтая крышка. Несмотря на то что вместимость бутыли была приличной – на первый взгляд никак не меньше полулитра, она показалась старшему лейтенанту удивительно легкой. Ни стеклянная, ни жестяная, ни даже трофейная алюминиевая фляжка столько бы не весила. Конечно, они были больше объемом, но это не объясняло разницу в весе – эта была залита под горлышко, но складывалось ощущение, что к весу жидкости практически ничего не добавлено. Странная крышка отвернулась буквально в два движения. «Держать очень удобно, – отметил про себя Сергей, – диаметр как раз для нормальной мужской руки. Армейскую-то литровку так не ухватишь…»

– Там ягодный настой… – по-своему поняв задержку командира, сказал радист.

«Хм, а крышка-то практически невесомая… Из бумаги, что ли?» – взвесив упомянутый предмет пальцем, подумал Новиков и сделал большой глоток.

– Вкусно? – поинтересовался летчик.

– Очень! – ответил чекист, хотя на самом деле на вкус напитка внимания почти не обратил – так он сосредоточился на исследовании необычного сосуда.

Сделав для маскировки еще пару глотков, Сергей, как бы между прочим, спросил:

– А что это у вас, товарищ старший сержант, за фляга такая интересная?

– Так то от наших товарищей из Москвы фляжка. Мне по случаю досталась. Очень уж она приятная – легкая, не бьется. Жаль только, огня боится. Даже от кипятка испортиться может. Женьке Мурганову такая точно досталась, так он в нее чайку свежего плеснул и испортил, недотепа.

– Я взгляну? – И Новиков, не дожидаясь разрешения, потянул флягу из чехла.

«Прозрачная, толщина стенки едва ли больше пары миллиметров, вон под пальцами проминается. Резьба на горлышке прямо при изготовлении отлита. Дно закругленное, с выемками, которые формируют ножки. Верхняя часть, сбегающая к горлышку, не простая, а украшена бороздками, вроде как купол той церкви, что на Красной площади стоит. Такой штуки я еще не встречал». Тут его пальцы нащупали какую-то короткую надпись, выдавленную на донце. Увидеть ее сразу он не мог, поскольку в настое было много черники, окрасившей напиток в густой синий цвет. Первым желанием было объявить радисту, что фляга изымается в качестве вещественного доказательства, но по здравом размышлении от этой идеи он отказался. «Доказательство чего? Практически никто здесь не сомневается в личностях этих псевдочекистов. Скорее наоборот – меня воспринимают как не совсем правильного… Да и даже если изыму, то что мне с ней делать? Снова самолет вызывать? Но бутылка из непонятного материала – это совсем не исписанная почерком фигурантов тетрадь с разведывательными данными. Лучше еще фактиков накопить. И тогда уж скопом в дело пустим…»

– Занятная, да? Материал интересный – вроде как плексиглас самолетный, но такого тонкого я ни разу не встречал, – сказал летчик, заметивший, с каким интересом чекист разглядывает флягу. – Даже и не знал, что наши такой делать научились. Но не целлулоид – точно. Слишком прочная.

– Почему наши? Может, она заграничная? – скептически спросил Новиков.

– Как же, заграничная! – хохотнул радист. – На крышку изнутри взгляните!

Сергей последовал совету – точно в центре крышечки он увидел маленькую, с булавочную головку размером, пятиконечную звездочку! Судя по всему она была не приклеена, а отлита сразу вместе крышкой!

Он с сожалением завернул пробку и протянул вещдок радисту, но тот, вместо того чтобы забрать ее, весь подобрался, надвинул наушники плотно на уши и повернулся к приемнику:

– Есть. Понял! – И после небольшой паузы: – Отбой! – и, резко повернувшись к Новикову, с радостной улыбкой доложил: – Товарищ старший лейтенант госбезопасности, мосты взорваны! Дословно: «Три ближайшие елочки сломались под корень!» Группы начали отход.

– А про дальние ничего не известно?

– Откуда? – удивился летчик. – У Нечаева даже рации нет. Но, думаю, у них тоже все в цвет!