Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)

Рыбаков Артем Олегович

– Шлюхаю вас внематочно.

– Книгу, что ты мне читать давал, помнишь?

– Я тебе много книжек давал, и даже чековую один раз… Но ты в последней все страницы вырвал…

– Ну ту, где бандос в сорок первый попал, а потом советником Сталина сделался.

– А, эту! Помню. И неплохо. Но там сказка почти, нам бы везуху, как у того героя, – уже бы «Хванчкару» с Иосифом Виссарионовичем в Кунцево дули.

– Про удачу, я еще когда читал, отметил. Я про другое. Помнишь, как он домой вернулся?

– Когда умер?

– Точно! Так что не исключено, что Пак наш сейчас с остальными в страйкбол играет.

– Вот уж вряд ли… – Док непонимающе смотрит на меня, и приходится пояснить:

– Играет

вряд ли. Скорее, нас по лесам ищут.

– Что, так два месяца и ищут? – недоверчиво качает головой Серега.

– А что ты хотел? Пропала группа иностранных граждан, а в Белоруссии хоть разгильдяйства и хватает, но до наших масштабов пофигизм не дошел. И я не исключаю варианта, когда Пак свою собственную могилку отыщет.

– То есть ты уверен, что все это, – Кураев делает широкий жест рукой, – навсегда?

– Не знаю, – отвечаю совершенно искренне, – но готовился бы к худшему. Например, учил бы фамилии членов Политбюро или УК. Пятьдесят восьмую статью помнишь?

Наш доктор глубоко задумался.

– Не, Тох, я серьезно на самом-то деле! Ты что, домой не хочешь? – Если я хоть что-то понимаю в людях, время для шуточек и идиотских отмазок закончилось – слишком необычным тоном задал вопрос Сережка.

– Хочу. Блин, знал бы ты, как хочу! Устал я, Серый, от этой войны. А еще больше – от всех шифровок-маскировок! Вчера с Зельцем по лесу «гуляли», так меня чуть не перекорежило: прикинь, парень хороший, свой в доску, соли мы с ним вместе чуть ли не «КамАЗ» слопали, а поговорить нельзя! Вот просто так, за жизнь. Вот где мне все это! – и я провел рукой по горлу.

– Та же фигня, Тоха. Абсолютно та же. Сегодня с утра хотел Емеле байку рассказать, смешную до колик, только рот открыл, как вспомнил, что здесь «ботоксных блонд» в природе не существует! Представляешь, как бы я спалился?! Слушай, дорогой, а вот интересно, как же Штирлиц двадцать лет в «бундесе» прожил и его никто не расколол? – Совершенно неожиданно мысль Дока перескочила на другую тему.

– Да не было никакого Максима Исаева, по крайней мере, так высоко.

– То есть Семенов все-все выдумал?

– Ага. На месте Штирлица сидел самый натуральный немец. Я бы сказал – натуральнейший! Вилли Леман. В полиции чуть ли не с «папашей» Мюллером начинал служить. На чем там наши его вербанули, я точно не знаю. Но и то он долго не протянул – в сорок втором его вычислили. Хотя тут у парней с Лубянки накладочка вышла, но о подробностях лучше у Бродяги спроси, он точно знает. – Я понимал, что мы оба сейчас сознательно «соскочили» с неудобной, прямо скажем – душераздирательной темы, но возвращаться к ней не собирался. Лучше уж мы с Сережкой разговор вечером наедине продолжим.

– Немец?! – удивился Док немного ненатурально, словно слегка переигрывал. – Давай еще вечерком поболтаем… У меня еще немного трофейной «конины» осталось… Ну и спирт… – Выходит, понял я Серого, как говорят, с полувзгляда: нужен этот разговор нам обоим, прямо-таки жизненно необходим! Но не здесь и не сейчас.

– Эй, танцор! Сейчас-то тебе что помешало?! – Я отвлекся на Дымова, крайне удачно в сложившейся неловкой ситуации навернувшегося с колоды. Краем глаза я уже давно заметил, что равновесие он потерял довольно давно, но, вместо того чтобы расслабиться и восстановить баланс, он судорожно размахивал руками, пока, наконец, не сверзился. Хотя обрубок бревна, на котором он стоял, был вполне, по моим, конечно, меркам, устойчивым – как-никак больше полуметра в диаметре. Стой – не хочу.

В пререкания Зельц вступать не стал, а, понурившись, собрал ножи и снова вскарабкался на деревяху.

– Тони! Иди сюда! – раздался крик на немецком – из окна второго этажа меня звал Тотен. Вот уж кто никогда правилами

конспирации не пренебрегает! Но ему и легче всего – на немецком-то трындеть. – И вы, Доктор, тоже!

Рации свободные от дежурства с собой не таскали, а леность, свойственную штабным работникам, Алик уже приобрел, вот и орет как потерпевший.

Тактично намекнув Серому, что разговор на щекотливую тему лучше продолжить слегка погодя, зашагал к парадному входу. Можно было бы, срезав, и в окно влезть, но при неполном комплекте рабочих конечностей я вполне себе здраво решил не рисковать.

В «радиорубке», как в честь пионерского детства окрестили это помещение, было более чем многолюдно – кроме «нарядных» Люка и Казачины собрались все.

– И к чему такие крики? Дебош будет, или только развратом обойдемся? – Свои провокационные поползновения Док, как всегда, предпочитал совершать из-за надежного укрытия – в этот раз из-за моей широкой спины.

– Ша! – Командир, однако, шутить был не настроен: – Тотен, включай шарманку!

Алик нажал несколько клавиш на рации-стационарке, потом пару секунд повозился со своим телефоном, и из встроенного динамика знакомый голос Левитана произнес:

– В течение ночи на 22 августа наши войска вели бои с противником на всем фронте и особенно ожесточенные на КИНГИСЕППСКОМ, НОВГОРОДСКОМ и ГОМЕЛЬСКОМ направлениях.

«Это что, политинформация такая? – мелькнула мысль. – Или случилось что-то, о чем мы не помним?»

– Мощный удар по фашистской переправе нанесли мониторы и катера энской речной флотилии в пятнадцати километрах от города Д., – продолжал Левитан из динамика. – Немецкое командование несколько раз пыталось организовать переправу через реку, но каждый раз неудачно. Наши летчики быстро находили места скопления противника и громили его. 19 августа фашисты, маскируя переправу своих войск, устроили в разных местах реки несколько ложных переправ. Наша разведка разоблачила задуманный немцами маневр. Не успели немецкие саперы закончить установку понтонного моста и начать пропуск войск, как из-за поворота реки показались советские мониторы и катера. Первыми залпами артиллеристы разбили мост, на который уже вступили девять немецких танков и несколько десятков мотоциклов. Танки и мотоциклы оказались в реке. Затем мониторы и катера открыли огонь по лодкам с пехотой противника. Потоплено двадцать шесть лодок, на которых находилось до пятисот солдат и офицеров. Две лодки были протаранены катерами. Разгромив мост, мониторы открыли огонь по подходам к реке. К нашему берегу успели проскочить шесть лодок, с которых высадилось более ста немецких солдат. Их встретила огнем подоспевшая к месту боя наша мотопехота и уничтожила. Двадцать немецких солдат пытались вплавь достигнуть своих частей, но были перебиты нашими стрелками. Бой у переправы закончился полным разгромом противника. Весь берег реки устлан сотнями фашистских трупов, разбитыми автомашинами, орудиями и мотоциклами. Немцы потеряли девять танков, двадцать девять автомашин, до сорока мотоциклов, восемь орудий и свыше восьмисот солдат.

«Смешно, это на Днепре бои, похоже… А что новенькое-то может случиться? Гудериан поехал на юг, к Гомелю и далее – на Киев… Об этом мы уже сообщали в Москву. Гот – на север, через Великие Луки и Новгород на Питер. Впрочем, его мы тоже по широте душевной товарищу Сталину заложили… Для чего-нибудь вроде Вязьмы рановато – и сил у Запфронта пока в достатке, и немчура плотно в обороне увязла. Да и то катастрофа случилась, когда подвижные соединения нависли на флангах, а Тимошенко затеял идиотскую рокировку командующих, и сложилась ситуация, что армии есть и командиры, разбирающиеся в обстановке, в наличии, но командовать вроде как и некому. Однако до этих событий больше месяца…»