Верные до смерти
Шрифт:
Самоубийства достигли такого размаха, что встревоженные правительства начали предостерегать народы против «политического безумия». Арабский траур по Царю Николаю длился несколько лет…
В поезде солдаты, которых заботливо отобрал полковник Кобылинский, по-дружески болтали с Детьми, на одной из остановок нарвали для Государыни букет васильков.
В Тюмени пересели на пароход. Пароходная компания хотела предоставить в распоряжение Семьи самый большой и современный пароход, но река Тобол в это время года мелеет, поэтому пришлось плыть на меньшем, но очень удобном пароходе «Русь». Совсем неслучайно, что судно с таким говорящим названием сыграет в последние месяцы жизни Семьи важную роль. 36 часов плавания
В Тобольск прибыли 6(19) августа. Город произвел благоприятное впечатление, а вечерний колокольный звон напомнил тот, которым встречали Царскую Семью в российских городах в прежние времена.
Тут же выяснилось, что в назначенный для пребывания Семьи губернаторский дом, пафосно названный «Домом свободы», переезжать нельзя: необходим ремонт.
Из дневника Государя: «…Дома, назначенные для нас и свиты… пустые, без всякой мебели, грязны… Поэтому остались на пароходе. Поужинали, пошутили насчет удивительной неспособности людей устраивать даже помещения и легли спать рано…» Сам-то Государь был полной противоположностью: солдат-охранник, наблюдавший, как Он вскапывает огород, воскликнул: «…Если ему дать кусок земли и чтобы он сам на нем работал, так он скоро опять всю Россию заработает».
Переселились в «Дом свободы» 13(26) августа. Через улицу, в доме купца Корнилова, разместилась свита – Татищев, Боткин, Долгоруков, Шнейдер, Гендрикова, учитель английского языка Гиббс. Жильяр жил в губернаторском доме. Всего вместе с Семьей приехали 39 человек. Позже прибыли еще шестеро: фрейлина Буксгевден, камер-юнгфера Занотти, комнатные девушки Романова и Уткина и дети Боткина.
Режим первых недель в Тобольске был наиболее мягким за весь период заключения. Полковник Е.С. Кобылинский добился от Отрядного комитета, чтобы свита и прислуга свободно выходили из дома. «Никакого стеснения никому не было, но Августейшая Семья, конечно, в праве передвижения была ограничена».
Комендант не раз указывал на то, что Великие Княжны не находятся под арестом, и Им, добровольно присоединившимся к Родителям, наравне со свитой должна быть предоставлена большая свобода. Он даже надеялся, что Государю иногда разрешат ходить на охоту. Но в первый и последний раз Семье позволили выйти за пределы «Дома свободы» в день въезда, 26 августа. Они побывали на другой стороне улицы, в доме Корнилова, посмотрели, как устроились приближенные.
Впрочем, права и свободы свиты скоро стали приобретать декларативный характер. Солдатам надоело сопровождать придворных в их передвижениях по городу, хотя претензий на дальние и частые путешествия у них не было: генерал Татищев ходил только к зубному врачу, графиня Гендрикова выходила в город раза два в неделю и только Долгоруков гулял ежедневно.
Прогулки отменили. На бурном заседании Отрядного комитета, собравшегося по этому поводу, Кобылинский заявил, что нельзя ограничивать права иностранных подданных Жильяра и Гиббса. А если одним дать послабления, то нельзя обходить и других. Татьяна Боткина: «Мудрый комитет поддался на эту удочку и решил всем предоставить свободный выход без конвоя… на один час в неделю. Все недоумевали, почему они всего на один час становились безопасны для революционных властей, но решили не указывать комитету на странности его решений и подчинились, тем более что гулять одним хоть раз в неделю было приятнее, чем иметь, как выражался Гиббс: “this wretshed soldier in your back” [1] ».
1
Этого проклятого солдата за спиной.
И все же в Тобольске по сравнению с Царским Селом было спокойно, но, как пишет следователь Соколов, это «было сибирское спокойствие». Жизнь Семьи в обширном, живописно расположенном, богатом старинными церквами, богоугодными и учебными заведениями городе, была сужена до предела. Дом, двор, небольшой сад, одни и те же люди. Даже если Их приводили в церковь, туда не допускали народ. Из дневника Наследника от 22 ноября 1917 года: «Весь день прошел как вчера и так же скучно».
Государь читал, вел дневник, пилил дрова, работал в саду. Государыня читала, вышивала, рисовала. Дети усердно учились. Иногда ставились спектакли. Жильяр и Гиббс оказались талантливыми режиссерами, а в артистах перебывали почти все. Из дневника Государя: «28 января. Воскресенье… Отслужена обедница. Долго работал в саду. Погода, при 5° мороза, приятная. После обеда состоялся четвертый домашний спектакль. Ольга, Татьяна, Мария, Настенька Гендрикова и Татищев дружно сыграли “La Bete noire”».
«6-го декабря. Среда. Мои именины провели спокойно и не по примеру прежних лет. В 12 час. был отслужен молебен. Стрелки, бывшие в карауле, поздравили меня, а я их – с полковым праздником. Получил три именинных пирога и послал один из них караулу. Вечером Мария, Алексей и m. Gilliard сыграли очень дружно маленькую пьесу “Le fluide de John”; много смеху было».
Преподаватель русского языка и литературы П.В. Петров
Обедают приближенные вместе с Семьей. По вечерам, как правило, читают вслух. Государя сменяют Татищев, Боткин и князь Долгоруков. «Валя читал хорошо и внятно», – отметил в дневнике Государь.
Пока разрешалось, все писали письма.
«Дорогой Петр Васильевич. Пишу Вам уже третье письмо… Странно, что никаких известий от Вас не получаем. Сегодня 20 гр. мороза… Пока я Вам пишу, Желик читает газету, а Коля [Деревенко] рисует его портрет. Коля беснуется и поэтому он мешает писать Вам. Скоро обед. Нагорный Вам очень кланяется… Храни Вас Господь Бог! Ваш любящий Алексей» (письмо Цесаревича учителю русского языка).
К Рождеству Государыня и Великие Княжны приготовили для всех собственноручные подарки. Ее Величество потрескавшимися от холода руками, едва удерживающими спицы, связала служащим шерстяные жилеты, которые их очень обрадовали. Зимой дом сильно выстывал, дров, чтобы протопить его основательно, не хватало. Нередко температура не поднималась выше +7. Семья и домочадцы надевали валенки и всю теплую одежду, какую могли найти.
Посторонних в «Дом свободы» не допускали. Исключение сделали для дантиста, доктора С.С. Кострицкого, который приехал к своим пациентам из Крыма, окулиста, приходившего к Императрице, и сына доктора Деревенко Коли, лучшего друга Цесаревича.
В Рождество на елку в губернаторский дом не пустили детей доктора Боткина и баронессу Буксгевден. В утешение Государыня послала им маленькие елки, украшенные ею лично. А для приехавшей с баронессой старой гувернантки-англичанки нарисовала ветку омелы в память об английском Рождестве и в записке просила мисс Мозэр принять «этот скромный подарок от дочери <ее> соотечественницы».
Жильяр писал о том, как им не хватает новостей из России. Но когда приходила почта, новости чаще всего становились источником новых переживаний.
Из дневника Государя: «Среда. 8/21 февраля. Та же неизменно-прекрасная погода с теплым солнцем и поразительной яркой луной по ночам. Судя по телеграммам, война с Германией возобновлена, так как срок перемирия истек, а на фронте, кажется, у нас ничего нет; армия демобилизована, орудия и припасы брошены на произвол судьбы и наступающего неприятеля! Позор и ужас!»