Вероника из Тарлинга

Грез Регина

Сыпля упреками, черная повитуха уселась на гнилую солому и принялась собирать их обратно в чашу.

— У-у-у-у, какие мы неженки! Много таких робких красавиц я повидала за свою проклятую жизнь — они приходили ночью, порой вместе со своими любовниками и растлителями, совали мне в ладонь потные монетки и умоляли избавить от позора. Не моя вина, что половина из них умирали в горячке спустя несколько дней, я делала, что просили.

Отступая к лестнице, Вероника только и смогла пробормотать:

— Зачем же вы здесь? Зачем?

Оставив на время свое жуткое занятие, старуха подняла к ней изможденное лицо — череп, обтянутый сизой растрескавшейся кожей, и мерзко улыбаясь, ткнула корявым пальцем в сторону колодца.

— В том подвале я испустила дух, когда первый владелец замка велел палачу ломать мне кости, требуя признания в злодействах. Смотри, какие чудесные сапожки он мне подарил! Сегодня я пойду в них танцевать…

Она высоко задрала подол, показав шипастые металлические каркасы на обеих изуродованных ногах.

Не выдержав подобного зрелища, Вероника заметалась по заставленной бочками кладовой, напрасно стуча в запертые двери, а потом кинулась обратно к лестнице, ведущей в залу. Но не решилась сразу в нее войти — сердце неистово билось как будто у самого горла, судорожные рыдания мешали дышать, слова знакомых с детства молитв путались на пересохшем языке.

«Конта был прав — в замке его предков поселилось Зло, и оно готово меня погубить!»

Теперь Вероника совсем другими глазами смотрела на гостей у камина, где целиком жарилась на вертеле туша быка. Они были одеты в рваные лохмотья, волосы их свалялись и торчали в разные стороны, а кто-то был вовсе наголо обрит и маслянисто блестел черепом.

У человека в рыцарской броне из глазной щели шлема торчала стрела, его сосед где-то оставил руку и половину бока — чешуйчатая кольчуга едва прикрывала почерневшие раны, а дама напротив куталась в обожженое покрывало. Это был пир мертвецов, но умерших отнюдь не в кругу любящей семьи под сочувственные вздохи друзей и соседей.

Здесь гуляли бывшие воры и убийцы, предатели и отступники, возможно даже те, кто сам лишил себя жизни, не выдержав нищеты или сойдя с ума от несчастной любви. Худенькая девушка, следящая за огнем, показалась Веронике смутно знакомой. Три года назад Тарлинг всколыхнули слухи, что дочь мельника приехала из деревушки за сыном зажиточного лавочника. Летом он якобы ее соблазнил и обещал забрать в город. А когда при новой встрече отказался узнавать подругу, — она приняла яд прямо на пороге его жилища.

«Могу ли я к ней подойти? У нее грустное, доброе лицо, может, подскажет другой путь из замка, не все же двери здесь заперты на колдовские засовы…»

Вероника сделала пару шагов к очагу, но вдруг разглядела, что из спины девушки торчит обломок деревянного клина. Чему ж удивляться? По старому местному обычаю самоубийцам забивали в грудь осиновый кол и хоронили на проезжей дороге, чтобы сотни ног топтали их прах.

А позади раздался знакомый хриплый басок уличного торговца. Сейчас его одежонка выглядела еще более жалко, а костлявые руки с трудом держали тяжелый короб.

— Эй, милая, не выберешь ли украшение для себя? Смотри, я нашел новые булавки и кольца с драгоценными камешками. Красотки всегда любят подарки и готовы за них благосклонно смотреть на богатых господ, а потом и оставаться с ними наедине. Я-то знаю толк в сводничестве, немало невинных дев привлек к разврату, соблазнив лживыми обещаниями. И разве я виноват, что многие из них погибали потом в сточных канавах, страдая от горестей и болезней. Нужно было выбирать мужчин пощедрее и вести себя с ними любезнее.

— Мне ничего от вас не нужно, я ищу только выход, меня ждет жених! — гневно ответила Вероника.

— У меня тоже был жених, — ласково протянула молодая женщина, казалось, выйдя из тени стены со свертком на руках. — Но он был тихого нраву и не стал спорить, когда родители нашли ему невесту из лучшего дома. Тогда я оставила своего ребенка в лесу, но не смогла уйти, покуда он плачет. Я накрыла его своей шалью и легла сверху…

Присмотревшись, Вероника заметила толстую веревку, обвившую шею незнакомки и спускавшуюся до самого пола. В полусгнившей пеньке запутались сухие листья и птичьи перья, а с длинных густых волос женщины сыпалась земля и буро-зеленые ошметки мха.

— … И потом я не смогла уйти. Мы уже сотню лет неразлучны, только мой бедный малыш больше не плачет. А у меня грудь разбухла от молока, но он крепко спит, а я страдаю. Нам так холодно лежать под корнями старого ясеня у заброшенной каменоломни…

— Мне жаль, — прошептала Вероника, и, закрыв лицо руками, побрела в свой угол. Силы почти оставили ее, когда залу сотряс громовой возглас и заливистый лай десятка собачьих глоток.

Столы, а вместе с ними и жалкие остовы полетели в разные стороны, — посреди зала появился высокий статный человек в угольно — черном плаще и бархатной темно-зеленой шляпе, надвинутой на лицо. Серебряное шитье на дорогой одежде и высокие желтые сапоги с рыцарскими шпорами могли свидетельствовать о его знатном происхождении.

Четыре поджарых пса с ворчанием ластились к его ногам, задирали лобастые головы и красными языками лизали бледные руки, унизанные перстнями, стоившими целое состояние.

Помахивая охотничьей плетью, Черный Герцог отчетливо произнес:

— Приветствую гостей моих на главном празднике года! Я припас еще один повод для радости. Довольно мне одному править вами, проклятые уроды! Милость моя так велика, что я готов подарить своим подданным добрую госпожу, невинную, словно дикая голубка. Мы долго ждали столь чудной новости, не так ли, верные вассалы?

Сиплые голоса вокруг его мрачной фигуры восторженно завыли:

— Где же она, где твоя избранница, Кайро? Покажи нам эту особу, чтобы мы могли воздать ей по заслугам!

— Она слишком скромна, чтобы выйти вперед, а, может, еще немного боится. Слышите? Ваши мерзкие рожи напугали мою невесту! А ведь я обещал Веронике веселье и танцы. Эге-ей! Музыку сюда!

Раздутый от водянки трактирщик вытащил из-под стола шарманку и завел старый механизм, но прочие гости возмущенно зашумели, едва раздались первые унылые звуки: