Версаль. Мечта короля
Шрифт:
– Слава богу, что все обошлось…
Беатриса чувствовала, как тает ее смелость. Похоже, Фабьен это заметил, и ее замешательство было ему приятно.
– А после выздоровления мне понадобилось срочно отправиться в Париж по приказу его величества. Я только что вернулся и зашел за своими сапогами.
– Конечно. Они вас ждут. Сейчас принесу.
Беатриса скользнула за ширму, разделявшую комнату, подхватила сапоги Фабьена, а заодно и нож, лежавший на столе. Нож она спрятала за спиной, заткнув за пояс.
– Я велела их почистить, – сказала она.
Фабьен протянул руку за сапогами, и на какое-то мгновение
– Я очень рада, что вы поправились, – сказала Беатриса.
– Больше не смею вам мешать.
Слегка поклонившись, Фабьен ушел. У Беатрисы дрожали руки и подкашивались ноги.
Сидя в горячей воде, Филипп наконец начал успокаиваться. Он сидел с закрытыми глазами, пока служанка намыливала его плечи. Идиллию прервал внезапный приход брата. Людовик велел служанке покинуть комнату.
Филипп даже не повернулся. Он смотрел на стену, где застыла тень Людовика.
– Генриетта может не вернуться, – сказал Филипп.
– Она вернется. Я это знаю. Я ей верю.
– Насколько легче и проще стала бы жизнь Генриетты, если бы она навсегда покинула этот сумасшедший дом, где двое братьев постоянно готовы вцепиться друг другу в глотку. Ты хоть представляешь, в какое ужасное место превращается Версаль?
– Надеюсь, ты мне расскажешь, – усмехнулся Людовик.
– Твой «дворец мечты» становится притоном, где процветают заговоры, вероломство, обман и разврат. Я ничего не пропустил?
Людовик обошел вокруг ванны. Ему нужно было видеть лицо брата.
– Вот об этом я пришел с тобой поговорить. Ты сердит на меня за то, что я отправил твою жену в Англию. Ты злишься, что теперь у нее есть цель в жизни, а у тебя – нет. Вот я и хочу исправить положение.
– Серьезно? И какую же цель ты для меня придумал?
– Этикет.
– Этикет? – недовольно переспросил Филипп.
– Придворная знать ведет себя так, будто дворец – их собственный дом. Они не умеют говорить ни с членами королевской фамилии, ни между собой. Они не умеют красиво и с достоинством есть. Словом, они плохо себе представляют, чт'o значит находиться в Версале. Дальше так продолжаться не может. Я хочу, чтобы каждый человек знал свое место и положение. Я хочу, чтобы каждый день превратился из хаотичного времяпрепровождения в упорядоченное, расписанное по минутам. Отныне каждый придворный должен подчиняться правилам, обязательным для всех.
– В том числе и для короля?
– Прежде всего для короля. А кто лучше сможет следить за королем и напоминать ему о правилах, чем его брат?
Филипп встал, отряхиваясь:
– Неужели ты не можешь поручить мне дело, которое приумножит славу и репутацию Франции?
– Я только что поручил тебе такое дело, – ответил Людовик.
Слова короля о наплевательском отношении к этикету не были преувеличением. Салон, куда вошел Людовик, гудел и гремел, как провинциальная таверна. Придворные шумно разговаривали, пили, играли в азартные игры, громко хохотали, хлопая друг друга по плечу, – словом, вели себя будто подгулявшие крестьяне или ремесленники. Король брел по залу, разыскивая Рогана. Кокетливо улыбаясь, к нему подошла мадам де Монтеспан, но он даже не остановился.
– Где Роган? – спросил Людовик.
Ему никто не ответил.
– Я спрашиваю, где Роган?! – теперь уже прокричал король.
– За спиною вашего величества.
Обрадованный Людовик повернулся со словами:
– Идем. Мне сегодня необходимо общество друга.
Он взял у проходящего мимо слуги бутылку вина и два бокала. Покинув шумное, ярко освещенное сборище, они вышли на улицу и расположились за дворцом на мраморной скамейке. Холодный лунный свет разливался по окрестным садам. Телохранители – эти вечные тени короля – стояли так, чтобы не мешать разговору друзей.
– Где она, прежняя ясность? Ведь не было ни тумана над головой, ни чащи вокруг, – сказал Людовик. – Мы знали, кто мы, чего хотим, куда движемся. Знали, кто нам друг, а кто – враг. А теперь…
– Разве нельзя повернуть назад?
– Тропа слишком узка для поворота, – покачал головою Людовик. – Каждое принятое решение – это шаг вперед. Необратимый шаг.
Роган откупорил бутылку и наполнил бокалы.
– Чего вы боитесь больше всего?
– Одиночества.
– Вам одиночество не грозит.
Людовик благодарно посмотрел на Рогана и поднял бокал:
– Это слова настоящего друга. Выпьем за события и людей, которые остались в прошлом.
– И за светлое будущее, – добавил Роган.
Оба до дна осушили бокалы, наслаждаясь темнотой и тишиной. Затем Роган положил левую руку на плечо короля, медленно постукивая пальцем по плащу.
9
Конец 1670 г.
Сцена, открывшаяся взору Бонтана, была воплощением покоя и безмятежности. Король прогуливался по аллее, шествуя мимо величественных статуй и изящных фонтанов, умолкших на зиму. В льдисто-голубом небе плыли белые зимние облачка. Душа Бонтана преисполнилась благоговения и любви. Но государственные дела были глухи к красоте этого момента, а положение первого камердинера вынуждало принять их сторону. Бонтан поспешил к Людовику.
– Доброе утро, ваше величество. Пора, – поклонившись, сказал он.
Людовик вздохнул и с тоской посмотрел на сад:
– Да, конечно.
За живыми изгородями и кустами зимних роз высился дворец, куда сейчас и направлялись Людовик с Бонтаном.
– Есть какие-нибудь новости? – спросил король.
– Ночью прибыл курьер. Корабль с ее высочеством на борту позавчера вышел из гавани Кале. При благоприятном стечении обстоятельств сегодня ее высочество уже должна прибыть в Дувр.
– Может, я допустил ошибку, отправив туда Генриетту? – спросил король, задумчиво почесывая подбородок.
– Ваше величество всегда делает то, что считает наилучшим для Франции.
– А если она не вернется?
– Вернется, ваше величество. Я уверен.
– Откуда у вас такая уверенность?
– Она предана вашему величеству. И потом, ее место – здесь.
– Кроме места, есть еще и предназначение. В чем предназначение Генриетты? Быть заботливой женой?
– Не мне об этом рассуждать.
– Бонтан, вы хотели бы родиться женщиной? – вдруг спросил король.
– Нет, ваше величество.