Версия Барни
Шрифт:
— Мы были парни молодые, способные и быстро по-китайски всяких «мяо-сяо» нахватались. А вообще-то мы за ними по большей части с крыш приглядывали — что у них там на уме. И сразу видишь, где они курильню устроили: в доме все провонят,так они простыни сушиться на улице вывешивали. Ну-ка, Барни, будь другом, плесни-ка мне лучше виски, — сказал он, отодвинув чайную чашку от себя подальше.
— Да я даже не знаю, есть ли у меня, — натужно произнес я, делая ему страшные глаза.
— Ага, скажи еще, что нет угля в НьюкасТле, — сказал он, явственно произнеся довольно-таки лишнюю букву «т», — и снега в Юконе.
Что поделаешь, принес ему бутылку и стакан.
— А себе? Ты что — сегодня пить бросил?
— Не-не, я не хочу.
— Лехаим [237] , — сказал Иззи и опрокинул в себя стакан; я смотрел с завистью. — Нам там и девчонки попадались — дурное дело нехитрое! Ох, бывали дни веселые… А теперь — Христос всемогущий! — возьмите среднюю франкоканадскую семью… не знаю уж, как сегодня, но в те времена у них было по десять-пятнадцать детишек, кушать нечего, и куда пойдешь? Вот они туда девчонок своих и посылали, а потом одна тащит за собой другую, и пошло-поехало, тут мы на хату с проверкой — понятно, да? — а там — Христос всемогущий! — четыре или пять китаёз и четыре или пять девок, причем главн' дело они как? — они ведь им курнуть давали, а то нет! Опиума тогда было хоть жопой ешь. Это я говорю про тридцать второй год, когда у нас на весь отдел был один автомобиль, двухместный «форд». — Иззи помолчал, потом хлопнул себя по колену. — Хы! Споймаем, бывало, пару жуликов — куда их деть? — мы их животами на капот и наручниками к стойкам лобового. Ррррыммм, ррррыммм — пое-ехали! Те так и едут на капоте, — понятно, да? — как дичь у охотников.
237
Будем здоровы (от ивр.«За жизнь»).
— Но там же мотор внизу, — сказала моя будущая супруга. — Им не горячо было?
— Да мы недалеко. Только до отдела. Потом, я что — шшупал? — усмехнувшись, сказал Иззи. — Это ж онитак ездили!
— Я подумал-подумал, — не решаясь глянуть на будущих родственников, заговорил я, — ннн… наверное, я немножечко выпью. — И потянулся за бутылкой.
— Дорогой, ты уверен?
— Что-то меня познабливает.
Иззи повозил носом, похаркал горлом и сплюнул в новехонькую салфетку ком соплей. Хорошо хоть не мимо. Услышав какое-то звяканье, я искоса посмотрел на будущую тещу — чашка в ее руке ходила ходуном.
— Стал' быть, заарестуем парня и вниз его, в подвал: давай раскалывайся — понятно, да?
— Но вы с подозреваемыми не были беспочвенно жестоки, а, мистер Панофски?
Иззи наморщил лоб.
— Без — чего?
— Без необходимости, — пояснил я.
— Да в гробу я видал с ними чикаться! Без этого никак. Абсолютно. Потом — поймите, это в природе человека: когда пацан молод да ему власть дадена, чтобы не бил по мордасам, — поди удержи его! Но когда я молодой был, я — нет, потому как помнил, что моя фамилия Панофски.
— А лично вы — как лично вызаставляли подозреваемых давать информацию? — спросил мой будущий тесть, со значением глядя на дочь, как бы говоря ей: ну что, готова породниться с такой семейкой?
— У меня была своя метода, свои способы.
— Как время летит, — сказал я, многозначительно устремив взгляд на часы. — Уже почти шесть.
— Поговоришь с ним строго, предупредишь. А не заговорит — в подвал его.
— И что с ним делают там, а, инспектор?
— Ну, в комнату его, сами в другую, дверь на замок к хренам собачьим и давай стульями швыряться. Понятно, да? Ну, чтобы напугать его как следоват. Еще, бывало, на ногу ему каблуком наступишь — хрясь! А ну, колись, сволочь!
— А что бывает, если… вдруг женщина к вам туда в подвал попадет?
— Да чтоб я помнил… Что мне скрывать, я вам как на духу: не помню я такого, чтобы женщину били, как-то случая не представилось, но если парень из себя крутого корчит, бывало что — о-го-го!
— Пап, передай-ка мне бутылку, пожалуйста.
— Дорогой, стоит ли?
— Или вот еще случай был. В пятьдесят первом году. Поступило сообщение, что какие-то подонки бьют студентов-ортодоксов из ешивы на Парк-авеню — знаете, ходят, бородатые такие? За одно то, что евреи. Ведь эти подонки — они как? Вас увидят или меня — они еще подумают, потому что на лбу у нас не написано, евреи мы или нет, виду мы особо не показываем, но когда они таких ряженых видят — тут уж ясный пень… В общем, поймали мы их предводителя — такой был бычара-венгр, только что с корабля сошел, — и привез я его в семнадцатый отдел глянуть поближе. На нем башмаки были — огромные, тяжелые, у-ух! Ну, запер я дверь — как, говорю, тебя звать-то? Пошли вы все (это он мне говорит) туда-то, говорит, и туда-то. А акцент! — мама родная! По-английски еле можахом. Ну, я ему как шандарахнул! Падает. Вырубается. Христос всемогущий! Я думал, он у меня тут богу душу отдаст. Стал ему первую помощь оказывать. А в голове мысли — вы, наверное, догадываетесь какие. Вы только представьте: ЕВРЕЙ-ПОЛИЦЕЙСКИЙ УБИЛ… — но это ежели помрет. Так что вызвал я ему «скорую»… Откача-али.
И тут — Иззи как раз вытирал рот тыльной стороной ладони, готовясь перейти к следующему случаю, — я почувствовал: все, хана, пора принимать экстренные меры. И начал свистеть. Но на сей раз из уважения к будущей теще я насвистывал нечто культурно-приемлемое: «La donna f mobile», арию из «Риголетто». Подействовало: из дома испарились не только тесть с тещей, но и будущая супруга. Бежали в панике, а Иззи и говорит:
— Ну, поздравляю. Очень милые люди. Такие сердечные. Интеллигентные. Мне очень приятно было с ними общаться. А я как?
— Думаю, ты произвел на них неизгладимое впечатление.
— Это хорошо, что ты пригласил меня посмотреть на них. Я же не зря старый сыщик. У них денег — куры не клюют. Это я тебе говорю. Сынок, требуй приданое!
5
Эй, нани-нани — вот, выхватил для смеха из сегодняшней «Глоб энд мейл»:
«ВЕРНАЯ» ЖЕНА УБИВАЕТ МУЖА И ПОЛУЧАЕТ СРОК УСЛОВНО
После 49 лет брака забота о больном — «слишком тяжкое испытание»
Верная 75-летняя жена, убившая тяжело больного мужа перед самым празднованием их золотой свадьбы, вчера вышла на свободу из зала уголовного суда в Эдинбурге.
Бедной страдалице дали два года условно после того, как она призналась, что в июне прошлого года задушила мужа подушкой, собираясь затем покончить с собой с помощью чрезмерной дозы снотворного. Суд принял во внимание то, что они с мужем были «преданными и любящими супругами» в течение сорока девяти лет. Однако, когда с муженьком, с этим хамом, который всегда думал только о себе, случился обширный инфаркт, наложившийся на хроническую почечную недостаточность, его жене стало слишком трудно о нем заботиться, и она впала в депрессию. Ц-ц-ц, бедняжечка! Ее адвокат [В Шотландии адвокат, выступающий в уголовном процессе, до недавнего времени назывался стряпчим, а после реформирования судопроизводства официально именуется адвокатом-солиситором. — Прим. Майкла Панофски.] объяснил, что уход за мужем в последнее время становился для нее «все более неподъемной ношей». «В ночь убийства, — сказал он, — муж пытался встать с кровати, она велела ему снова лечь, а он не подчинился. Тогда она ударила его и, когда он упал, положила ему на лицо подушку, причинив смерть от удушья». Вице-председатель Высшего уголовного суда Шотландии сказал, что он удовлетворен приговором, ибо было бы неправильно в данном случае подвергать ее наказанию, связанному с лишением свободы. «Этот случай по-настоящему трагичен, — сказал он. — Бывает, что оказываешься в ситуации, совладать с которой не способен. Совершенно ясно, что преступление, если таковое при этом совершается, происходит в период умственного помрачения либо депрессии, вызванной перенапряжением».