Версия Барни
Шрифт:
— Разумеется, помню. Что за развязный тон!
— А с кем?
— Шанталь, я могу взять и уволить тебя — в два счета.
— Встретиться вы должны с Норманом Фридманом в гриль-баре «У Мойши» в час дня. Если я не путаю. Может быть, с моей матерью, но тогда «У Готье». Но раз вы сами все помните, значит, это не важно. Пока-пока.
Норман Фридман когда-то был в числе тех двухсот с лишним гостей, что собрались на моей свадьбе в отеле «Ритц-Карлтон». Смокинги, вечерние платья. Бука вусмерть обдолбанный, равно как я вусмерть злой — еще бы: пропадает дорогой билет на стадион «Форум». Черт! Черт! Черт! «Монреальцы», того и гляди, четвертый раз подряд отхватят Кубок Стэнли, а я этого не увижу! Но сделать я ничего не мог: когда до меня дошло, что происходит накладка, отложить свадьбу было уже невозможно. Между прочим,
Нас мгновенно провозгласили мужем и женой, я поцеловал супругу и кинулся в бар:
— Какой счет?
— Пару минут назад Маховлича удалили за подножку, и Бэкстрем забил. [Бэкстрем забил на пятой минуте. В атаке участвовали Жоффрион и Мур. — Прим. Майкла Панофски.] Так что один-ноль, но это еще только начало первого периода. Им здорово не хватает Беливо, — проинформировал меня бармен.
Среди такого количества совершенно не знакомых мне людей я чувствовал себя не в своей тарелке, настроение было — кому бы в глаз дать, и вдруг все переменилось. Раз и навсегда. «Гори, маскарадный зал! Здесь нищий во мгле ослеп», — пропел когда-то оглушительным басом Говард Кил. [На самом деле это пропел Эзио Пинца в мюзикле «Зюйд-вест», который шел на Бродвее четыре года и девять месяцев. — Прим. Майкла Панофски.] Напротив меня в толпе стояла женщина, красивее которой я не видел в жизни. Черные как вороново крыло длинные волосы, влекущие голубые глаза, стройная, с кожей цвета слоновой кости, в голубом коротком пышном платье из многослойного шифона, и вдобавок двигалась с поразительной грацией. И — о, это лицо, эта несравненная красота! Эти нагие плечи. При взгляде на нее я почувствовал укол в сердце.
— Кто та женщина, которой что-то втолковывает Меир Коэн? — спросил я Ирва.
— Фу, бесстыдник! Или ты хочешь сказать, что тебе через час уже надоело быть женатым? Положил глаз на другую женщину?
— Не смеши меня. Любопытствую, вот и все.
— Не помню, как ее звать, — почесал в затылке Ирв, — знаю только, что Гарри Кастнер пытался подкатывать к ней — что-нибудь с полчаса назад, — и уж что там она ему сказала, неизвестно, только он стал весь белый. У этой девушки острый язычок, доложу я вам. Ее родители умерли, и с тех пор она живет в Торонто.
Сама красота, она стояла одна, но что-то ее насторожило. Меир Коэн отставлен, и уже другой соискатель спешит к ней с бокалом шампанского. Поймав на себе мой взгляд, увидев, что я уже и шаг к ней сделал, она потупила голубые глаза — такие, что за них и умереть не жалко, — повернулась ко мне спиной и двинулась по направлению к кучке гостей, среди которых стоял этот мерзавец Терри Макайвер. Смотрел на нее не я один. И тощие, с костистыми спинами, и толстомясые, с перетяжками от корсетов, чьи-то жены — все мерили ее неодобрительными взглядами. Тут ко мне вернулась Вторая Мадам Панофски — кончился танец, который она танцевала с Букой.
— Твой друг такой печальный человек, такой ранимый, — сказала она. — Надо нам что-нибудь сделать, как-то помочь ему.
— Ему ничем не поможешь.
— Тебе, по-моему, следует подойти, поговорить с твоим другом Макайвером. Мне кажется, ему одиноко.
— Да пошел он!
— Тш! Вон за тем столиком позади нас — мой дедушка.Но ты же сам Макайвера пригласил!
— Терри ходит на все мои свадьбы.
— Что? Мило, смешно, молодец. Почему бы тебе не выпить еще? Твой отец уже напился; если он опять начнет рассказывать случаи из служебной практики, моя мать сгорит со стыда.
— Слушай, скажи-ка мне, а кто та женщина, к которой только что подошел этот придурок Гордон Липшиц?
— А, та… Тут у вас не выгорит, мистер Сердцеед. Вы для нее не кандидат. Нет, правда, сделай что-нибудь, уйми отца. Вот, сунь это в карман.
— Что это?
— Чек на пятьсот долларов от Лу Зингера. Не люблю занудствовать, но мне кажется, пить тебе уже хватит.
— Что значит — я для нее не кандидат?
— Да то, что знала бы я, что она почтит нас своим присутствием, я уж конечно устроила бы встречу с оркестром. Ты собираешься мне сказать, что находишь ее привлекательной?
— Ну конечно нет, дорогая.
— Могу поспорить, что у нее туфли сорок второго размера, да и то жмут. Ее зовут Мириам Гринберг. Моя сокурсница по Макгиллу. Она была стипендиаткой и старалась соответствовать — еще бы, плату за обучение ей было бы не потянуть. Ее отец работал на фабрике, а мать брала шитье от закройщика. Выступает как пава — скажите пожалуйста! — а ведь выросла в квартире без горячей воды на Рашель-стрит. У моего дяди Фреда когда-то было несколько таких квартир; он говорит, легче вышибить воду из камня, чем квартплату из некоторых таких вот съемщиков. Умудряются сбежать прямо посреди ночи. В суд подавать? Бесполезно. Дядя Фред меня обожал. Говорил: пышечка ты моя, вот украду и съем. Сокурсники-мальчишки хотели сделать Мириам Королевой зимних балов. Ей-богу, не пойму — не такая уж она симпатичная, особенно ноги, но это был бы первый раз, когда Королевой выбрали еврейку. Она сказала «нет». Бесс Майерсон не отказалась стать «Мисс Америкой», ее это не унижало, но она… что ж, она ведь не была — гм-гм — интеллектуалкой. Не устраивала демонстраций из того, что читает «Партизан ревью» и «Нью рипаблик», а эта придет, в аудитории на стол выложит — смотрите, что я читаю! Ну как же! А я думаю, что, если заглянуть к ней в комнату, нашелся бы там и «Космополитен». Как-то раз у нас там был дебютный концерт молодого скрипача — сейчас не помню, как его фамилия, — так она в том же самом своем будничном черном платье долларов максимум за тридцать (это еще если в хорошем магазине покупать) вышла на сцену его аккомпаниатору листать ноты. Тоже мне цаца. Переехала сейчас в Торонто, хочет на радио устроиться. Ну, с ее голосом надежда есть. Твой отец опять в бар пришел. Говорит с доктором Мендельсоном . Сделай что-нибудь.
— Как, ты сказала, ее фамилия?
— Гринберг. Тебя познакомить?
— Нет. Пойдем потанцуем.
— Смотри, бармен тебе что-то сказать хочет.
— Ах, да. Я же велел ему, если возникнут проблемы… Извини. Я на минутку.
— Кончился первый период, — сказал бармен. — Наши ведут три — ноль. По голу у Жоффриона [Жоффрион забил на четырнадцатой минуте. Атаку подготовили Бэкстрем и Харви. — Прим. Майкла Панофски.] и у Джонсона. [Джонсон забил на семнадцатой минуте с подачи Бэкстрема. — Прим. Майкла Панофски.] У их вратаря уже поджилки трясутся.
— Да, но боюсь, как бы наши не перешли теперь к обороне — «Кленовые» сейчас как нажмут! Маховлич и Дафф могут еще здорово наломать нашим бока.
Вырулив с невестой в круг танцующих, я всячески старался вести ее так, чтобы оказаться ближе к Мириам, танцевавшей с Макайвером. Подобраться удалось вплотную, я даже аромат почуял; вдыхал, запоминал. «Джой» — причем самая чуточка, легкий намек, по одному прикосновению к вискам, под коленками и к подолу платья, как я узнал впоследствии. Однажды, годы спустя, лежа с Мириам в постели, я вылил рюмку коньяка ей на грудь, стал слизывать и говорю: «Ты знаешь, если бы тебе, коварная, действительно хотелось завлечь меня в сети прямо в ту мою свадебную ночь, тебе следовало не "джоем" прыскаться, а Эссенцией Мясной Коптильни. Возбуждает до безумия, а главное, все под рукой — ингредиенты продаются в "Кулинарии Шварца". Я бы все смешал, аромат нарек бы "Нектаром Иудеи" и взял копирайт на название». А тогда, на свадьбе, я с разгону налетел на Мириам, сказал «Извините», и тут Вторая Мадам Панофски говорит:
— Чтоб я не видела больше, как ты бегаешь узнавать у бармена счет матча. У нас сегодня свадьба или что? В конце концов, это оскорбительно!
— Я больше не буду, — соврал я.
— Твой папочка подсел к столу рабби. О, мой бог, — простонала она, подталкивая меня в ту сторону. Но было поздно. За длинным столом сидело человек двенадцать, в том числе рабби с женой, Губерманы, Дженни Рот, доктор Мендельсон с женой, кто-то еще, кого я не знал, и все пребывали в полном шоке, а пьяного Иззи Панофски неудержимо несло.