Верю, судьба!
Шрифт:
Касси всё плакала и плакала, никак не могла остановиться. У Атиса внутри всё словно покрылось льдом, он не мог произнести ни слова от охватившего его отчаяния и горечи. Всё кончилось. Всё.
Казалось, что кончилась и сама жизнь.
В молчании они разложили семена по карманам.
Последний раз, прощаясь, прикоснулись каждый к своему цветку.
И, обнявшись, поддерживая друг друга, выбрались на дорогу, и пошли к городу, едва видному на горизонте, в предрассветной зимней мгле.
Патруль милиции, совершавший объезд, едва не пропустил две едва держащиеся на ногах, шатающиеся
Ни один, ни другая говорить не могли, и на вопросы патруля отвечать оказались не в состоянии. Поэтому обоих погрузили в машину, и на всех парах помчались в отделение, по дороге радируя о том, что случилось ЧП.
Что происходит, Касси понимала с трудом. Отчаяние, пустота, больно режет грудь и горло. Чьи-то голоса вокруг. Ее куда-то тащат, она вяло отбивается, пытается сказать, чтобы ее оставили в покое, ушли… язык не слушается, получается слабое бормотание. Но Атис где-то рядом. Это главное.
Снова голоса.
Что-то гремит, а, кажется, это закрывается дверь… как громко…
Чужие руки отпускают, и Касси валится на пол.
Тишина.
Касси протянула руку, нащупала запястье Атиса. Она сжала его, мертво - не отцепить, - и провалилась в ватную глубину сна.
– И что сейчас делают… моя… гм, дочь, и этот?
– Чудов сидел на стуле, в кабинете начальника отделения, и поигрывал стеком - весь директорат носил такие. Стек, из черного дерева с серебряными накладками, жил в его руках словно бы самостоятельной, независимой от хозяина, жизнью.
– Спят, в камере. Как привезли, так и спят, - генерала начальник явно побаивался.
– И не говорили ничего.
– Значит, с длинными волосами, - задумчиво проговорил Чудов.
– И на ладонях… как вы сказали, это называется?
– Очень похоже на стигматы. Знаете, бывает у людей, помешанных на религии. Отверстия, словно от гвоздей, ну, вы понимаете… ересь, конечно, но народ…
– Прекрати, - поморщился Чудов.
– У этой, - он сделал ударение на "этой", - такого быть не может. Если она на чем и помешана, то точно - не на религии.
– И на ногах, - все-таки добавил начальник.
– У обоих. Мы их обыскали, они не сопротивлялись. При себе у них было… вот, - он показал на пакет с семенами, черными, похожими на семена подсолнечника, только гораздо крупнее.
– У них все карманы были этим набиты. Кроме того, были браслеты одинаковые, медные, какое-то старье. Мы решили не снимать, сидят туго.
– Понятно, - протянул Чудов.
– Так. Этих двоих - в камеру для допросов. Живо!
– Так спят же…
– А ты разбуди, тебя чего, учить надо?
– стек взвился в воздух.
– Сейчас помогу вспомнить, как выполнять приказы.
Начальник отделения нервно сглотнул и распахнул дверь в коридор, чуть не зашибив караулившего под дверью сержанта.
– Тех двоих разбудить и в камеру для допросов, немедленно, - приказал он. Повернулся к Чудову:
– Сейчас их доставят. Идемте?
Чудов не удостоил его ответом.
В полуподвале, куда они пришли, было холодно, впрочем, для Чудова это значения не имело - его куртка, выглядящая как обычная форменная, изнутри была подбита норкой, поэтому холода он, конечно, не ощущал. А начальнику отделения было не до холода - от волнения он взмок, и теперь мучался одним единственным вопросом: не пахнет ли от него потом?
Чудов уселся в кресло, которое только что притащили сверху, огляделся вокруг с брезгливостью, и осведомился:
– И где они? Почему копаетесь? Долго я должен ждать?
– Сейчас, сейчас, - заторопился начальник отделения.
– Уже!
Атис держался на ногах с трудом, но всё же шел сам. Касси так и не выпустила его руки, когда их ввели… да какое там ввели, втолкнули в камеру. Но проснулась она, кажется, только когда увидела своего отца, восседающего в кресле.
– Даааа… - произнес Чудов, обозревая ее разодранную блузку, которая ничего не прикрывала, грязные донельзя штаны, всклокоченные волосы, покрасневшее лицо в потеках слез.
– Ты превзошла самое себя.
Касси несколько секунд смотрела на него, и вдруг улыбнулась во весь рот жутковатой улыбкой, как будто осклабилась.
– Папочка, - произнесла она с непередаваемой интонацией.
– А я придумала новую песню, папочка.
Голос у Касси был хриплый, но Атису почудилось, что кто-то невидимый вторит Касси, словно она поет не одна, а, как минимум, со своей группой.
Твои пальцы танцуют по струнам Танец великой любви. Ты надоел даже врагам, Перессорил со всеми всех. Твои пальцы танцуют по струнам Танец великой любви. Ты надоел даже друзьям, И они ушли насовсем… Но. Мусоровозом, ритуальным автобусом, Пароходом колесным, самолетом, машиной Домой! Это было непросто, но… Мы нашли этот остров. По воде, как по суше, Нам будет нестрашно с тобой вдвоем. Ты решил, что фигуры на доску Расставил ты сам, Что враги и друзья Это ферзи и пешки. Ты решил, что фигуры на доску Расставил ты сам, Но смотреть на тебя без усмешки Могу лишь я…Чудов отвернулся.
– Ну что вы ждете?
– кинул он в сторону начальника.
– Работайте. Или мне и тут придется трудиться самому?
Атиса споро оторвали от Касси, и расчалили за руки - на стене имелось два кольца с продетыми в них веревками. Он не сопротивлялся, для этого просто не осталось сил, и конвоиры это, видать, заметили - привязали абы как, лишь бы поскорее.
– А она пусть пока постоит, - кивнул Чудов.
– Посмотрит. Ну что, поджигатель. Мы ждем твоего рассказа. Подробного. Можешь для начала рассказать, что за шабаш вы устроили в моем доме.