Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Они не умрут, — прошептала она.
— Что? — спросил Хуан.
— Ничего, — сказала она. — Сколько сейчас времени?
— Скоро стемнеет.
Она продолжала наблюдать за берегом… огромные папоротники и капустные пальмы, и наступающая вода уже начала окружать их стволы. Но река была широкая, и ее центральное течение было все еще быстрым. В дробящемся солнечном свете за деревьями, ей показалось, она заметила порхающие движения цвета.
«Наверно, птицы», — с надеждой подумала она.
Кто бы они ни были, эти существа двигались так быстро, что она почувствовала, что увидела их только тогда, когда они уже исчезли.
Тяжелые низкие тучи начали заполнять восточный горизонт. В них чувствовалась глубина, вес и чернота. Под ними бесшумно засверкали молнии. Через значительный перерыв пришел гром: низкие, гудящие удары молота.
Над рекой и над джунглями повисло тяжелое ожидание. Вокруг кабины как извивающиеся змеи закрутилось течение грязно-коричневое, густое бурлящее движение, которое несло стремительно плывущие предметы: толчок и поворот… толчок, изгиб и поворот.
«Это ожидание», — думала Рин.
По щекам ее струились слезы, и она вытирала их.
— Что-нибудь случилось, моя дорогая? — спросил Чен-Лу.
Она хотела засмеяться, но знала, что смех снова приведет к истерике.
— Если ты не банальный сукин сын, — сказала она. — Что еще может случиться?
— О-о, у нас все еще воинственный дух, — сказал Чен-Лу.
Светящаяся серая темнота, тень облака накрыла кабину, сравняла все контрасты.
Хуан следил за поднимающимся от дождя уровнем воды в реке, швыряемой в его сторону порывами ветра. Снова засверкали молнии. Раскат грома пришел быстрее и громче. Этот звук заглушил завывание группы обезьян на левом берегу. Крики их неслись течением реки.
Темнота плотно заволокла реку. Резко и ненадолго тучи на западе расходились и открывали небо, как сверкающую бирюзу, которая медленно переходила в желтое и затем темно-красное вино, красное, как мантия епископа. Река казалась черной и маслянистой. Тучи закрывали закат, и еще не раз огненные всполохи молнии разрывали тьму.
Дождь начал свою бесконечную работу, выстукивая дробь по балдахину, размывая береговую линию в глухую серую пелену. На сцену выступила ночь.
— О, Боже, как я боюсь, — прошептала Рин. — О, Боже, как я боюсь! О, Боже, как я боюсь!
Хуан понимал, что не может найти слов, чтобы успокоить ее. Их мир, и все, что он требовал от них, не умещался в словах, все превратилось в течение, неотделимое от самой реки.
Выводок лягушек выплыл из ночи, и они услышали, как вода льется через камыши. Через закрытое тучами небо не мог пробиться даже слабый отблеск луны. Лягушки и шуршанье камыша исчезли. Кабина и трое в ней остались в мире дробного перестука дождя, подвешенные над слабым течением реки и окруженные плывущими в ней предметами.
— Очень странное чувство, когда за тобой охотятся, — прошептал Чен-Лу. Слова упали на Хуана, как будто шли от бестелесного источника. Он попытался вспомнить внешность Чен-Лу, и был удивлен, что память не выдала никакого облика. Он искал подходящие слова для ответа, но все, что он смог найти, было:
— Мы еще не умерли.
«Спасибо, Джонни, — думал Чен-Лу. — Мне нужны были от тебя такие глупые слова, чтобы они вписывались в перспективу». Про себя он тихонько захихикал и подумал: «Страх — это наказание сознания. В страхе нет слабости… только в выявлении ее. Добро, зло, — все это зависит от того, как на это посмотреть. Приплетая сюда бога или без него».
— Я думаю, нам надо встать на якорь, — сказала Рин. — Что если мы ночью попадем в стремнину раньше, чем услышим ее? Что можно услышать в такой дождь?
— Она права, — сказал Чен-Лу.
— Вы хотите выйти и опустить якорь, Трэвис? — спросил Хуан.
«В страхе нет слабости, только в проявлении ее», — думал Чен-Лу. Он представил себе, что могло быть там снаружи. Что может ждать в темноте — может быть одно из тех созданий, которых они видели на берегу. Чен-Лу понимал, что каждая секунда промедления ответа, выдает его.
— Я думаю, — сказал Хуан, — что опаснее открывать люк ночью, чем дрейфовать… и слушать.
— Но у нас есть еще бортовые огни, — сказал Чен-Лу. — Ну, на тот случай, если мы услышим что-то. — Даже произнося эти слова, он понимал, насколько они слабы и пусты.
Чен-Лу почувствовал, как горячий поток поднимается в венах, гнев, как серия одиночных взрывов. И все же там снаружи таилась неизвестность, обманчивая тишина, полная яркого бешеного сияния, воспоминания о котором оставались даже в кромешной темноте.
«Страх отметает прочь все притворства, — думал Чен-Лу. — Я был бесчестен с собой».
Это было так, как будто эта мысль неожиданно появилась из-за угла, чтобы поставить перед ним отражение в зеркале. Внезапно разбуженная ясность воспоминаний промелькнула в мозгу, пока он не почувствовал, что все его прошлое танцует и извивается, как скатывающийся рулон ткани — реальность и иллюзии одной и той же материи. Это ощущение прошло, оставляя в сознании внутреннюю дрожь воспоминаний, чувство ужасной потери.
«У меня запоздалая реакция на укус насекомых», — подумал он.
— Оскар Уайльд был ослом с претензиями, — сказала Рин.
— Любое число жизней равноценно любому числу смертей. Храбрость не имеет с этим ничего общего.
«Даже Рин защищает меня», — думал Чен-Лу. Эта мысль вызвала в нем ярость.
— Вы, боящиеся бога дураки, — огрызнулся он. — Вы только и знаете повторять: «Ты во всем сущем, Бог!» Без человека не было бы бога! Бог не знал бы, существует ли он, если бы не человек! И если был когда-то бог, то эта вселенная — его ошибка!