Весь Кир Булычев в одном томе

Булычев Кир

Менее всего Андрей мог бы предположить, что этим двойником стал его гимназический приятель Коля Беккер, оставшийся в Севастополе после отъезда Колчака в Америку.

Участие в трапезундских операциях, правда, не весьма активное и широкое, Коля начал принимать еще в апреле, при Колчаке. В конце концов, многие в штабе флота и его службах приторговывали с Трапезундским гарнизоном и тамошними негоциантами как купленным на собственные деньги, так и казенным добром.

С отъездом Колчака Коля Беккер и Свиридов стали теснее сотрудничать с помощниками подполковника Метелкина, который в значительной степени мог считаться генералом российских торговых людей. Беккер и Свиридов были нужны трапезундцам потому, что, с одной стороны, всегда знали заранее об акциях флота и армии, как благоприятных для тайной торговли, так и вредных для нее. С другой стороны, именно эти офицеры в штабе помогали обеспечить перевозки добра на военных и транспортных судах под видом боеприпасов, обмундирования и черт знает чего еще. Военные грузы никем не досматривались. Ни Коля, ни Свиридов не знали об истинных масштабах контрабанды или о ее организаторах — они были винтиками передаточных инстанций. Еще в мае полковник Баренц из контрразведки предложил Коле съездить в Трапезунд с ревизией. Коля сначала согласился, но потом, наслушавшись рассказов о нравах тамошних контрабандистов, предпочел сказаться больным. Баренц был недоволен, но ему ничего не оставалось, как самому собираться в путь: из Трапезунда приходили тревожные вести — конкуренты «севастопольской группы» намеревались перехватить рынок…

* * *

Андрей снял сапоги и, усевшись на кровати, принялся рассматривать свою комнату. Центр номера занимала кровать, которая вызывала подозрения, что в этом номере останавливались обычно джентльмены с небольшими гаремами. Помимо кровати, балдахин над которой был частично сорван, в комнате стояло ободранное голубое мягкое кресло, женское трюмо с пустыми бутылочками и баночками и круглый столик на шатучих паучьих ножках. Пол был устлан потертыми коврами.

Андрей откинулся на постель, не разбирая ее. Она оказалась мягкой, податливой и невероятно скрипучей. «Что же происходит, когда на нее ложится гарем?» — подумал Андрей и тут же заснул.

Проснулся он только к вечеру от непривычных звуков под окном. Город уже очнулся от послеобеденного отдыха и набирал вечерние темпы и шумы. Кричали мальчишки, звенели и вопили продавцы воды и шербета, верещал бродячий фокусник, матерились два пьяных русских прапорщика, завывали прохожие торговцы из лавочек, что выходили на улицу, размером напоминая платяные шкафы.

В дверь постучали — это был Тема Карась, фотограф, которому госпожа Авдеева поручила оповестить археологов, что общий ужин для экспедиции будет подан в ресторане отеля «Галата» и потому всех просят по возможности одеться подобающим образом. Тема был крайне расстроен — у него была лишь зеленая студенческая тужурка, потому что Тему выгнали за увлечение фотографией из Лесного института, а впоследствии все деньги он тратил на химические реактивы, треноги и линзы для своих аппаратов, так что до остального руки не доходили. К счастью, в гардеробе Великого князя, пожертвованного Андрею императрицей, оказались лишние брюки для Темы, которые, правда, пришлось подвернуть.

Сам Андрей никаких трудностей не испытывал — замшевая охотничья куртка с золотыми пуговицами вполне могла сойти за генеральскую униформу экзотической, допустим, лихтенштейнской армии.

Труднее оказалось с проблемой туалета, ибо в гостинице такой пышности «удобства» оказались в конце синего, украшенного цепочкой матовых лампионов под потолком коридора и были заняты каким-то русским человеком, который в ответ на робкие запросы Андрея отвечал, пользуясь всеми красками русского языка, как плохо его желудок переносит острую местную пищу и напитки. В конце концов этот ругатель вышел и оказался низеньким, одновременно облысевшим и взлохмаченным поручиком по интендантству и, не попросивши прощения, побрел прочь. Зайдя внутрь, Андрей вспомнил чью-то мудрую фразу, что уровень цивилизации определяется чистотой ее туалетов.

Помыться удалось в номере, где возвышался грандиозный мраморный умывальник, созданный, видно, Скопасом, на котором стоял наполовину наполненный таз. Так что Андрей, выходя к обеду, был удручен и разочарован.

Но стоило Андрею вновь выйти в коридор и, спустившись на этаж по закругленной с позолоченными перилами лестнице, очутиться на престижном втором этаже, где располагались номера господ Авдеевых — место сбора экспедиции, как его настроение изменилось.

Ступив на мягкий ковер второго этажа, Андрей окунулся в мир неги и разврата, сомнительных удовольствий и сладострастия, невиданных денег и неслыханного коварства. Андрей всей шкурой почувствовал, что пребывание экспедиции в гостинице «Галата» грозит ей моральной, а может быть, и физической гибелью, неминуемой опасностью потонуть в болоте порока.

Но, почувствовав это, Андрей не воспротивился опасности. Его девятнадцатилетнему, не искушенному в пороках телу стало щекотно и сладко от предвкушения вседозволенности.

Дверь в номер профессора Авдеева была преувеличенно велика, и хотелось поставить по обе ее стороны по гигантскому гвардейцу с алебардой и желательно в тюрбане.

Постучавши, Андрей вошел в номер, который был так же роскошен, как коридор, так же пышен, но далеко уступал ему в размерах. Очевидно, архитектор этого здания полагал, что его посетители будут большую часть времени гулять по коридорам, а в номера забегать лишь для удовлетворения овладевшей ими страсти. Номер, намного превышавший тот, в котором обитал Андрей, был почти весь занят двуспальной кроватью под расшитым стеклярусом балдахином. Плотный профессор сидел на краю кровати и громким голосом доказывал Российскому, что надпись десятого века в районе трапезундского порта существовать не может, потому что это противоречит науке. Андрей знал, что профессор ровным счетом ничего не смыслит в греческих надписях.

Тема Карась сидел в кресле, покрытом чем-то блестящим, и заворачивал обшлага брюк. Российский слушал гневные филиппики Авдеева и смотрел в окно, за которым ничего, кроме синевы темнеющего неба, не было видно. Вошла восхитительная госпожа Авдеева в блеске купеческой зрелости. Российский как-то сказал, что ее хочется сорвать и жевать, обливаясь соком. Плечи ее были обнажены, в руке страусовый веер.

— Все готовы? — спросила она, оглядывая комнату, где все вытянулись при ее появлении и даже муж не удержался и вскочил, задрав бороду, будто от этого мог стать выше.

Княгиня Ольга прошла вдоль строя, только что не проверяя зубы. Андрею поправила галстук, Теме велела почистить ботинки, а Российский ей совсем не понравился — слишком он был мят и засыпан перхотью, и видно было, что она готова оставить его дома, но не оставит, потому что для палеографа это будет вовсе не наказанием, а подарком — он наверняка стремится к недочитанному труду Шампольона или Брэстеда. Так что и Российского взяли.

Пока Ольга Трифоновна инспектировала свою дружину, Андрей задумался о странной участи русских женщин. По воспитанию своему и месту в семье они играют скорее роль главенствующую, чем подчиненную. В семействе, в имении, в усадьбе, в литературном салоне — куда ни поглядишь, правят российские дамы. Они и образованней, и умней мужчин и не отвлекаются на мелочи вроде политики. То есть по праву и возможности русское общество могло бы стать матриархальным, и это пошло бы ему на пользу. Но законы общества, его родовые, древние, дремучие боярские нравы требуют, чтобы женщина ограничивала свою деятельность домашним хозяйством. И сколько же остается нерастраченных сил, загубленных судеб — сколько министров, сколько Путиловых и Пироговых не смогли найти своего выхода в жизни. Если революция и может принести нечто полезное, то это будет не столько земля крестьянам, о которой говорят, но никто ничего не смеет предпринять, а открытие дороги для русских женщин. И вот, рассуждал Андрей, пройдет несколько лет, и русские женщины займут достойные места — будут у нас женщины-министры, женщины-сенаторы, женщины-миллиардерши. Будут они подобны нашей княгине Ольге — могучие, пышущие российским здоровьем, со взбитыми прическами, может, порой чересчур самоуверенные, но знающие свое дело и видящие цель в своей жизни. И будут с завистью глядеть на Россию Англия и другие страны, которые и мечтать не посмеют о том, чтобы дама была у них премьером. А у нас будет!

Рассуждая таким образом, Андрей не заметил, как они вышли из номера и спустились в вестибюль гостиницы, дурно освещенный и замызганный оттого, что там было слишком много случайного народа — спящих на чемоданах офицеров или дельцов, которым не нашлось номера, заблудившихся пьяниц и личностей, которые избрали вестибюль местом для заключения своих сделок или тайных переговоров.

Появление экспедиции вызвало некую сенсацию между собравшимися. Попробовав взглянуть на экспедицию со стороны, Андрей вынужден был признать, что удивление окружающих обоснованно.

Впереди небольшой процессии шествовала крупная дама в расцвете лет, одетая в вечернее платье, оставляющее обнаженными соблазнительные части ее прекрасного тела. Под руку эту даму держал низкий пожилой мужчина с черной бородой, массивным носом и злыми глазками из-под очков. Почетным эскортом эту пару сопровождали три молодых человека, один в замшевом костюме для придворной охоты, второй в потертой студенческой тужурке и сползающих слишком длинных брюках, и наконец третий, в стареньком пиджачке, с отсутствующим взглядом, будто попавший сюда совершенно случайно.