Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Уходите, — сказала Лидочка, жалевшая теперь, что так долго слушала этого напуганного человека. В его монологе Лидочке открылся еще один секрет — сколько же ей еще предстоит их узнать! — оказывается, наш Миша Крафт, который находится в ответственной командировке, на самом деле сослан. Но почему тогда Марта попала сюда, в святая святых Академии, уж наверное, об этом должны знать сотрудники товарища Алмазова. Неужели проворонили? Значит, в комнате две соломенных вдовы, и обе таятся…
Максим Исаевич продолжал бормотать, останавливаясь лишь затем, чтобы промокнуть платком потный лоб.
— Тогда я сама уйду, — сказала Лидочка. — Из-за вас мне нет покоя в собственной комнате!
— Нет, вы меня неправильно поняли! — крикнул ей вслед Максим Исаевич, когда она выполнила угрозу, но сам из комнаты не вышел, так и остался в темноте.
Лидочка пробежала несколько шагов. Дверь в кабинет доктора была приоткрыта. Лариса Михайловна сидела за столом и писала в большой амбарной книге. Наверное, составляла отчет об истраченных лекарствах или квартальную сводку об улучшении здоровья вверенных академиков, но Лидочка вообразила, что докторша пишет донос — сидит тут день за днем и пишет донос: «Палата номер три. Содержание палаты: доктор исторических наук Пупкин и младший научный сотрудник Рабинович. Вчера до трех часов ночи вели недозволенные рассуждения об обязательном провале первой пятилетки и невозможности построения Магнитогорского металлургического комбината в одной отдельно взятой стране».
Лидочка миновала кабинет докторши. Сзади скрипнула дверь. Лидочка обернулась — это из ее комнаты выглядывал Максим Исаевич.
Куда деваться?
Лидочка спустилась вниз по узкой служебной лесенке. Там пахло пищей. Отдаленно звенела посуда, слышались голоса. Белый короткий коридорчик заканчивался двумя дверями — Лидочка толкнула ту, что была прямо перед ней, — оказалось, это — клозет для уборщиц: там стояли щетки, метлы и ведра. Лидочка закрыла дверь и повернулась к другой двери. За ней обнаружился коридор: направо он вел на кухню, впереди была комната, где мыли посуду, а налево можно было пройти в буфетную и обеденный зал, откуда доносились голоса — ужин уже начался.
Лидочка стояла в нерешительности, придерживая приоткрытую дверь. Она ждала чего-то, как отбившаяся от стаи антилопа ожидает неминуемой гибели. Неизвестно лишь, откуда она грядет.
Наверху скрипнула ступенька. Кто-то осторожно спускался на первый этаж. Лиде было неприятно, что ее кто-то выслеживает. И даже страшно.
В коридоре было пусто. Лида шагнула туда и повернула налево.
Здесь было светло и многоголосо — страх исчез. Лидочка пересекла буфетную. Навстречу ей спешила толстая подавальщица с пустым подносом. За спиной стучали шаги — из моечной появилась Полина. Она прижимала к груди небольшую кастрюлю. В ту же секунду вновь отворилась дверь, ведущая на лестницу, и из нее вышел усатый мужчина в синих галифе и пиджаке — именно он и спускался вслед за Лидочкой по лестнице.
Увидев Полину, мужчина в галифе предупреждающе крикнул:
— Полина! Полина Покровская, я к тебе обращаюсь!
— А чего? — крикнула в ответ Полина, отступая назад в посудомоечную.
Мужчина пошел за ней.
— Я тебе вчера приказал — представить паспорт и трудовую книжку. Казалось бы — ясное задание?
— Я принесу, ей-богу, принесу, товарищ директор. У меня все документы у тетки на Басманной лежат, честное слово, принесу, ну завтра, а хотите, нынче в ночь поеду?
— Может, и поедешь, только пропадешь — не найти тебя. Лучше я тебя завтра утром отправлю, приставлю к тебе сторожа Силантьева и отправлю.
— Это почему же Силантьева?
— А знаешь почему, — директор понизил голос, будто секретничал, — потому что он мне письмо прислал, что ты не та, за кого себя выдаешь, и вовсе ты не Покровская, а Полина Луганская, любовница князя.
— Это ж вранье! Вы меня с детства знаете!
— Знаю-то знаю, а сомневаюсь, гражданка Покровская, и попрошу не отвлекать меня разговорами, до утра из комнаты не выходи, а утром телегу дам, Силантьев тебя отвезет.
— Товарищ директор…
— Не могу, Полина. И не проси.
По проходу быстро прошла девочка с черной косой — принесла новый поднос с тарелками. От подноса шел вкусный запах макарон с мясом. Директор проводил поднос взглядом и увидел ненужного свидетеля — Лидочку.
— А вы что здесь делаете, гражданка?
Лидочку оттолкнула толстая подавальщица, которая примчалась за новым подносом, она поменялась подносами с девочкой.
— Посторонись! — сказала она директору, тот смешался и отступил к лестнице.
— Чтобы ни-ни! — крикнул директор оттуда и исчез.
Лидочка хотела идти в зал, но Полина ее окликнула.
— Постойте, погодите, — позвала она. — Одну секунду!
Полина не выпускала из рук кастрюлю.
— Возьми, спрячь у себя! — Голос Полины был чрезвычайно настойчив. Она протянула кастрюлю Лиде.
— Ну что вы!
— Мне же некуда спрятать! Он кастрюлю у меня в руках видел — значит, ночью они обыск у меня в комнате устроят. Разве я не знаю — я их хорошо знаю!
— Но куда я это дену?
— Вы к себе в комнату пока поставьте, под кровать, никто до завтра не будет у вас искать. А завтра, если жива буду, — возьму. Ну скорей же! Христом Богом молю!
Полина говорила сердито, будто Лидочка была виновата в ее злоключениях. И Лидочка подчинилась. Почему подчинилась? Наверное, потому, что поверила, что жизнь Полины зависит от этой кастрюли.
Кастрюля была тяжелой, Лидочка чуть было не уронила ее.
— Да беги ты! — с раздражением к человеческой глупости воскликнула Полина. Глаза ее казались громадными, черными и даже страшными, Лида стала подниматься по лестнице — и все быстрее, раз только оглянулась — увидела, что Полина стоит и глядит настойчиво вслед…
Верхний коридор был пуст. Только дверь в кабинет докторши была приоткрыта. Лидочка проскочила ее, не оглядываясь, и уже побежала к своей комнате, как услышала сзади голос Ларисы Михайловны:
— Иваницкая, что с вами? Что вы несете?
«У тебя мгновение, чтобы придумать ответ».
— Ах, — Лидочка остановилась, оглянулась и ответила сразу, чтобы Лариса Михайловна не успела заглянуть в кастрюлю: — Я горячей воды налила, хочу голову помыть.
— Но сейчас же ужин!
— Вот именно! — Достаточно ли жизнерадостно звучит ее голос? — В душе никого нет, я спокойно вымоюсь.