Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Завтра Гитлер нападет на Польшу, — сказал Никольсон. — Я разговаривал с разведчиками, у них есть неопровержимые доказательства, подтвержденные в Берлине.
— Он постарается купить Сталина, — сказал Черчилль.
У него был большой старинный черный зонтик, может, доставшийся от дедушки. Теперь не делают зонтиков с бамбуковыми рукоятями, подумал Никольсон.
— И я боюсь, — продолжал Черчилль, — что Сталин пойдет на сделку, потому что мы сделали все, чтобы изолировать и запугать русских перспективой остаться с Гитлером один на один. И тогда наши дела плохи.
— Но Чемберлен все же решился дать гарантии Польше.
— Еще бы. Даже такому кролику, как он, нельзя отступать до бесконечности, можно замочить пушистый хвостик в луже, которую не заметишь задом. Они передадут власть сэру Галифаксу, чтобы он сохранял лицо империи и в то же время не обижал нашего друга Гитлера.
Гроб опустили в землю. Черчилль подошел к затаившейся за почти непрозрачной вуалью матери друга и попрощался с ней, еще раз выразив свое искреннее горе, — Черчилль умел ценить верных соратников и прощать им слабости. Он полагал, что отличается от любого тирана тем, что никогда не поднимет руку на своего сегодняшнего или вчерашнего товарища.
Никольсон шел с ним обратно к воротам.
— Вы читали в «Таймс», — спросил он, — о падении метеорита на Урале? Говорят, что он был не меньше Тунгусского метеорита.
— Да? — рассеянно отозвался Черчилль, который никогда не слышал о Тунгусском метеорите.
— Сейсмические станции отметили невероятной силы удар.
— К сожалению, — отозвался после паузы Черчилль, — русские засекретят этот метеорит, потому что у них там концлагеря для инакомыслящих.
Некоторое время они шли молча. Потом Никольсон подал голос:
— Меня порой удивляет, почему вы предпочитаете союз со Сталиным. Он в не меньшей мере тиран и деспот, чем Гитлер. Гитлер даже ближе нам — он европеец.
— Оба они — порождение ада, — сказал сэр Уинстон. — Но Сталин нам не угрожает и не сможет в ближайшие годы угрожать. А Гитлер почитает своим долгом покорить Европу и установить господство над всем миром. Сталин по-своему идеалист, как и любой коммунист, он надеется на мировую революцию пролетариата и склонен, если она не получится, заняться уничтожением собственных пролетариев, Гитлер — мистик, несущий свою черную ненависть против всего мира. Гитлера я боюсь, Сталина, даже очень сильного, я презираю. Впрочем, нет, он мне любопытен, как и любой диктатор.
Краем глаза Черчилль заметил, что вышедший раньше из ворот Энтони Иден, один из немногих, разделявших взгляды Черчилля в консервативной партии, но предпочитавший держаться с группой своих сторонников в отдалении от эмоционального и непредсказуемого Черчилля, стоит у своей машины, беседуя с незаметным человеком в длинном мокром плаще и обвисшими от долгого стояния под дождем полями шляпы. Почему-то этот человек так спешил сюда, что забыл зонтик и ждал Идена под дождем.
Иден благодарно кивнул человеку и обвел взглядом выходивших с кладбища, кого-то разыскивая. Его взгляд остановился на Черчилле. Иден подошел к нему.
— Я хотел бы сказать вам несколько слов, — произнес он.
— Мы можем не стесняться Гарольда, если это не касается ваших амурных приключений, — сказал Черчилль. Это была пустая шутка, такие шутки раздражали Идена.
— Нет, — сказал он твердо, глядя на Черчилля сверху вниз; они были похожи на известную клоунскую пару — Пат и Паташон. — Это сугубо секретная информация. Я хотел, чтобы вы получили ее раньше остальных, потому что она может изменить наш политический курс.
Никольсон отошел к своей машине. Хотя был несколько покороблен словами Идена.
— Говорите, — сказал Черчилль.
— По данным, полученным из Соединенных Штатов и подтвержденным в Кавендишской лаборатории, в России на Полярном Урале не было никакого метеорита.
— Что же там произошло?
— Там произошел колоссальной силы взрыв — взрыв, превосходящий всяческое воображение.
— Неужели у них там такие склады боеприпасов?
— Или новая бомба. Сверхоружие.
— Какого рода бомба?
— Вы слышали или читали об атомной бомбе?
— Мне встречались популярные статьи на эту тему, но я полагал, что разговоры о ней не вышли еще из рабочего кабинета Герберта Уэллса.
— Таковы предположения ученых, — упрямо повторил Иден.
— Давайте надеяться, — сказал Черчилль, — что это был очень большой склад боеприпасов.
Иден чуть улыбнулся. Он ждал настоящего ответа.
— Что предпримет кабинет? — спросил Черчилль.
— Пока что они предпочтут ждать и делать вид, что ничего не произошло.
— А разведка?
— Я беседовал с сэром Рибли. Они предпримут все возможные и невозможные меры, чтобы узнать, что там произошло.
— Если бы я был в правительстве, — сказал Черчилль, — я бы мобилизовал всю агентурную сеть не только в самой России, но и в Германии.
Попрощавшись с Иденом, Черчилль подошел к Никольсону, который стоял у своей машины.
— Скажите, Гарольд, — спросил Черчилль, — у вас есть друзья среди физиков? Так сделайте одолжение — я хотел бы встретиться с ними как можно скорее. Если можно, завтра. И если можно, с Джоном Берналом.
— Хорошо, — сказал Никольсон, не ожидая, что Черчилль передаст ему содержание разговора с бывшим министром иностранных дел.
Андрея и Альбину разделили еще на аэродроме, и он не знал, куда ее отвезли. Впрочем, он не беспокоился о ней, зная, что с ней ничего не случится.
Несмотря на двусмысленность и непредсказуемость своего положения, Андрей в первые дни не мог не наслаждаться самыми простыми прелестями жизни — горячей ванной, чистыми простынями, умеренно вкусной и умеренно обильной едой на секретной вилле управления А-6, где его содержали. Карл Фишер приезжал чаще всего утром, но порой задерживался, и Андрей мог гулять в небольшом саду особняка, окруженного высоким непроницаемым деревянным забором. Но следует признать, что в мыслях Андрея не было побега или бунта, — он предпочитал не думать о завтрашнем дне.