Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Тогда до завтра, — сказал Берия. — Надеюсь, что мы с вами сработаемся.
Вревский отвез Матю в закрытую гостиницу НКВД. Правда, по дороге согласился поездить с ним немного по Москве.
— Я вас понимаю, — сказал он, — я сам так редко бываю среди нормальных людей.
В Москве было много новых зданий. Тверская, теперь улица Горького, стала широкой, пока еще полуразрушенной, но в будущем парижской улицей. Исчез, правда, Страстной монастырь.
Когда вечером Матя, выспавшись и изучив на досуге диплом академика («Все же я в десять раз более заслуженный академик, чем эти ничтожные бухгалтеры клинописи или счетчики генов у мушек-дрозофил»), хотел выйти погулять в леске, окружавшем гостиницу, за ним увязался тягач — у него теперь, наверное, до конца жизни будет тягач. Тягач был в штатском, но дородный, в заслуженных чинах.
Они погуляли по небольшому парку, окружавшему особняк, и Мате вдруг показалось, что он снова в Узком, откуда и началась вся эта история. Внизу заблестел под вечерним солнцем пруд, и Матя резко повернул обратно в гостиницу. Есть вещи, о которых лучше не вспоминать.
На следующий день Матю повезли в Кремль.
Там, в большом кабинете Сталина, он увидел вождей страны. Вожди были знакомы по портретам и потому должны были быть крупнее и значительнее. Они оказались мелки и обыкновенны.
Члены Политбюро мушиным роем толклись неподалеку от двери — как будто нечто запрещало им приблизиться к столу, за которым они будут заседать, а уж тем более к месту, которое занимал Сталин. Так как Матя уже бывал в этом кабинете, он знал место, которое занимал за длинным столом Сталин. Там же в кабинете поглубже стоял и рабочий стол вождя. Матя сделал несколько шагов вдоль длинного стола заседаний, чтобы получше присмотреться к столу, за которым решаются судьбы мира.
Там лежали какие-то бумаги, журнал «30 дней», в углу, стопкой, книги и поверх них слева — настольная лампа под зеленым стеклянным абажуром, какие изготовляют, видно, с начала века, — такую и сегодня можно купить в «Мосторге». Но внимание Мати привлек блестящий предмет, лежавший на столе вместо пресса: стопка бумаг была придавлена стальной каплей от парашютной вышки — из эпицентра взрыва.
Матя невольно попятился, и, неправильно поняв его движение, Микоян сказал:
— Не стесняйтесь, академик, здесь нет тайн.
Но Матя понял, что хочет уйти из этого кабинета как можно скорее, — тот же ужас, какой преследовал его в первый визит в этот кабинет, охватил Матю. Идиот, подумал он о великом вожде, неужели он ничего не чувствует? Это же опаснее, чем ежедневно жрать мышьяк!
Вожди здоровались по очереди, бритый здоровяк — кажется, его фамилия Хрущев (Матя не ко всем переменам в Политбюро успел привыкнуть) — показал в улыбке несколько золотых зубов и спросил добродушно:
— Как у вас там летом, можно теплицы устроить?
— Теплицы? — Матя был удивлен.
— Мы устроим, — сказал Берия, опекавший Матю и не отпускавший ни на шаг.
Наркомвоенмор Ворошилов был недоволен этим и не скрывал своих намерений. Он сказал Мате, не глядя на Берию:
— Мы готовим документы о передаче ваших объектов в наркомат вооружений. Так что готовьтесь к военной дисциплине.
Берия улыбнулся и ответил за Матю:
— Мы еще посмотрим, в каком наркомате нам удобнее работать: в том ли, в котором мы за шесть лет создали оружие, или в том, где за двадцать лет ни хрена не смогли сделать.
Вышел маленький человек в полувоенной одежде — секретарь Сталина Поскребышев — и сказал, что Политбюро не состоится, ввиду того что товарищ Сталин сейчас занят.
Где, как, почему — этого не положено было знать даже самым близким его соратникам.
Пока собравшиеся в некоторой растерянности переваривали эту информацию, вперед выступил похожий на доброго козлика президент СССР Калинин. Он спросил у секретаря Сталина:
— А как же награждение?
— Награждение проведите сейчас, — сказал тот и остался стоять в дверях, ожидая, что Калинин выполнит это указание.
Калинин взял со стола коробку и небольшую книжку в темном кожаном переплете.
— Дорогой товарищ Шавло, — сказал он, направляясь к Мате и держа перед собой коробку и книжку, как ключи от сдаваемого врагу города.
Он открыл коробку — там лежал орден Ленина.
У Мати дрогнуло сердце. Он не ожидал такого сладкого сюрприза.
Он сделал шаг навстречу Калинину, а тот обернулся и растерянно спросил:
— А как же? У него нет петлицы? Может быть, у кого-нибудь найдутся ножницы, чтобы… ах, впрочем, что я говорю.
Тут все стали смеяться, потому что каждый мог представить себе, как президент Калинин продырявливает ножницами пиджак академика.
— Ладно уж, возьмите так, сами делайте дырки, — сказал Калинин, передавая коробочку и орденскую книжку, а затем вынул из кармана чистый белый платочек, чтобы вытереть слезящиеся от смеха глаза.
Матя думал, что Политбюро перенесут на следующий день и надо будет ждать, но Берия сказал ему, чтобы возвращался в Ножовку:
— В Ножовке вы нужнее. Тут они обойдутся без вас.
На следующей неделе произошло два события.
Ежов был освобожден от должности наркомвнудел и переведен на должность наркома речного транспорта, а на его место назначен Берия.
Еще через два дня нарком Берия, никого не предупредив, прилетел в Ножовку на военно-транспортном самолете.
Шифровка была получена за два часа до прилета, и Алмазов просто физически не смог собраться, чтобы выйти встретить нового шефа. Его с утра так рвало и была такая температура, что подняться с постели он не смог.
Берию встречали Матя и заместитель Алмазова старший майор Павловский. С Берией прилетел Вревский, которого он оставил на старой должности и который, возможно, был вовсе не выдвиженцем Ежова, а ставленником Берии, впрочем, кому это сейчас важно?
Матя провез Берию в управление по недавно покрытой металлической сеткой дороге, которая огибала полигон на безопасном расстоянии.
Берии было любопытно, и он спросил:
— А зачем едем вокруг?
— Город до сих пор излучает вредные вещества, — честно сказал Матя.