Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Значит, его можно будет не расстреливать — сам отмучается.
15 июля 1939 года, через два дня после подписания договора с русскими о мире и дележе Европы, Гитлер бросил свои войска на Польшу.
Он не устраивал никаких провокаций на границе и ничего не заявлял в свое оправдание. Он пошел на авантюру куда более отчаянную, чем при захвате Рейнской области или вторжении в Чехословакию. Он знал, что его могут спасти только быстрота и неожиданность, потому что третий фактор стратегии — сила — был временно в руках Сталина. И этот фактор также было необходимо выбить из рук Сталина.
Сметя пограничные заставы поляков, разведка которых проспала движение германских войск возле границы, обходя сильные крепостные гарнизоны, немецкие войска в течение трех дней подошли к Варшаве.
Мир был в смущении, ярости и гневе.
В день начала наступления Гитлера на Польшу в Лондоне пало правительство Чемберлена, который даже в этот момент умолял парламент не отдавать власть слишком резкому и непредсказуемому Черчиллю, а сделать премьером лорда Галифакса. Но Галифакс сам отказался от такой чести — Чемберлен и Галифакс несколько лет старались удерживать Гитлера подарками и компромиссами, а Черчиллю предстояло объявить ему войну.
Франция уже разорвала дипломатические отношения с Германией и начала мобилизацию. Испуганно готовились к войне маленькие Дания и Голландия.
На третий день мировой войны Мате Шавло пришлось дважды разговаривать с обреченными людьми.
За день до того Матя получил вызов в Москву, подписанный Берией. Медлить было нельзя, и Матя стал тут же собираться. Но когда он заглянул в свой кабинет в институте, где он бывал очень редко, потому что в институте был повышенный радиационный фон и большинство ценных специалистов и служб были эвакуированы подальше от полигона, раздался телефонный звонок.
Звонил Алмазов.
— Думаешь, я не знаю, где ты? — засмеялся Алмазов в трубку глухим, трудно узнаваемым голосом. — Я за тобой присматриваю.
— Говори, что нужно, я сегодня улетаю в Москву.
— Я знаю, что началась война, а меня на нее не возьмут, — сказал Алмазов и вновь рассмеялся. — Ты летишь бомбить Берлин?
— Честное слово, я не знаю, зачем меня вызывают, Ян. Может, чтобы уволить.
— Ты молодец, ты веселый. А я все болею, слышал?
— Ян, не кривляйся.
— Ах как ты заговорил, Шавло! Ты забыл, кому обязан жизнью?
— Ян, честное слово, я спешу в Москву. Нарком не будет меня ждать.
— И нарком уже другой, а я его видел только издали.
— Что тебе нужно?
— Матя, ты знал, что я заболею? Ты скажи честно — я все равно ничего тебе не сделаю. Только честно.
— Я не мог удерживать вас, когда вы полезли в самое пекло.
— Значит, ты знал, да? Ты убил меня нарочно?
— Никто тебя не убивал, ты выздоровеешь.
— Мне хочется в это верить, но я не верю. И звоню тебе предупредить, что на тот свет без тебя не отправлюсь. Так и знай — ты умрешь в тот же день, когда умру я. Подохнешь, как собака! Ты меня слышишь?
— Ян, я вернусь и обязательно к тебе приду.
Слышно было, как Алмазов тяжело дышит в трубку.
— Скажи, а Николая Ивановича… осудили?
— Посмотри сегодняшнюю газету. Там некролог.
— Ты думаешь, что он болел той же болезнью? — И, не услышав ответа, Алмазов закончил: — Первая пуля ранила коня, а вторая пуля ранила меня. Ты меня слушаешь? — И он снова засмеялся.
Безумие струилось по телефонным проводам и достигало Мати. Ему было страшно, словно Алмазов был рядом с ним в комнате.
— Они нас заколдовали, — быстро говорил Алмазов. — Альбина и Александрийский. Ты почему убил Альбину?
— Ян, иногда тебе лучше бы помолчать.
— Ты хочешь сказать, что я ее убил? Нет, я не убиваю тех, кого люблю. Я не насильник, как академик Шавло.
— Нас слушают, — сказал Матя и бросил трубку. Потом тут же снял ее с рычага, чтобы было занято, если Алмазов захочет позвонить снова.
Он сходит с ума, понимал Матя, он лежит у себя, он мучается от болезни, которую ему подарила бомба — та самая, ради которой он пошел на все. «Ну что ж, каждый из нас игрок. Ты сделал слишком большую ставку, Ян… А месть Альбины… Что мы знаем о том мире?» И вдруг Матя подумал, что Альбина могла и выжить, и убежать из этого города и она скрывается где-то. Когда все кончится, он обязательно ее найдет и сделает так, чтобы она жила в уюте и покое.
И Матя улетел в Москву.
На аэродроме в Москве Матю встретил Вревский, и они поехали на Лубянку.
— Что нового? — спросил Матя, как только они остались в машине вдвоем.
— События принимают тревожный оборот, — сказал Вревский. — Сегодня немецкие танки были уже замечены в пригородах Варшавы. Правда, сопротивление поляков усиливается — похоже, они опомнились. Не знаю, успеют ли они.
— А мы?
— Я не знаю. Я ничего не знаю.
— «Иван» уехал, — сказал Матя.
— Знаю, — сказал Вревский. — Он живет сейчас в Монине, под Москвой, там есть аэродром дальней авиации.
— Но зачем? Какую роль ему отводят?
— Меня не спрашивали.
В том сумасшедшем мире Матя и Вревский доверяли друг другу более, чем иным. Но это не означало откровенности.
— Какие еще новости в Москве? Что означал вчерашний некролог о смерти наркома водного транспорта?
— Маленький нарком в самом деле умер. Никто ему не помогал умереть. Кроме вас, Шавло.
— Лучевая болезнь? — спросил Матя.
— Я не знаю, как это называется, но медики утверждают, что он получил очень большие дозы облучения, родственного рентгеновскому. Говорят, от этого умерла Мария Кюри, да?
— Она подвергалась многократному облучению в течение нескольких лет.
— Что в лоб, что по лбу, — сказал Вревский и добавил задумчиво, как бы для самого себя: — Когда это кончится, нам придется закапывать твой полигон, а то трава там не будет расти.
— Это не мой полигон, — сказал Матя.
— Не надо, товарищ академик и орденоносец. Без твоей смелой инициативы Алмазов никогда бы не пробил этот проект.