Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— И очень прошу тебя, Клим, — Сталин постарался придать голосу отеческие интонации, — не беспокой меня больше, я планирую очень важную операцию и надеюсь, что ты выполнишь свой долг.
— Я клянусь тебе, Сосо, — сказал Ворошилов.
Сталин повесил трубку и спросил Берию:
— Ты думаешь, он не струсит?
— Я поеду в Москву, — сказал Берия, — я постараюсь быть рядом с ним.
— Правильно, — сказал Сталин, — и смотри, какая будет реакция в мире.
Берия вышел. Сталину казалось, что он смог убедить своих соратников в том, что им руководит особая тайная цель, осознать которую они пока не могут, но со временем оценят и поймут.
На самом же деле Сталин наконец понял, что умирает, и решил свести перед смертью давние счеты.
ТБ-4 имели относительно небольшую крейсерскую скорость — чуть больше двухсот пятидесяти километров в час. В ту ночь, когда они вылетели из Монина, была низкая облачность, и, несмотря на летнюю погоду, уже на высоте трех километров они попали в полосу холодного воздуха, и началось обледенение — самолеты опустились ниже.
Экипаж машины № 12, на борту которой была атомная бомба «Иван», привык к этой чушке. Так и называли бомбу — чушкой.
Приказ о маршруте был у командира корабля, приказ на выполнение задания — у старшего майора НКВД и его помощника, который находился в бомбометательном отсеке.
Еще днем молодой командующий авиацией Рычагов, в несколько месяцев взлетевший от командира полка до командующего только потому, что был смел, никогда не вмешивался в дела старших, был неопасен и на него не оказалось серьезных доносов, придумал план, который, с его точки зрения, обеспечивал, если не гарантировал, удачу полета.
Двенадцатая машина шла медленнее остальных, она должна была отстать от основной группы так, чтобы первые машины отвлекли на себя внимание противника.
Двенадцатая машина должна была прокрасться чуть позже их, идти на максимальной высоте, используя облачную погоду, и держаться севернее. Рычагов не задумывался о смысле приказа или его возможных последствиях для всего мира — он выполнял приказ: порой удобнее иметь в командующих вчерашнего командира полка.
Советско-польской границы, проходившей западнее Минска, бомбардировщики достигли на рассвете. Вот теперь-то и начиналось самое трудное. Пока что шли над расположением польских войск, их авиация в бой с советскими тяжелыми бомбардировщиками, шедшими при массированном сопровождении истребителей, не вступала. Но в районе Гродно советские самолеты привлекли внимание немецкого самолета-наблюдателя, который парил в стороне, фотографируя пути отступления поляков.
Сведения о том, что со стороны советской границы идут тяжелые бомбардировщики, Гитлер получил, когда уже был одет, а части строились на Аллеях Уяздовых для парада.
Он провел эту ночь с Альбиной и утром, когда направился в ванную, сказал:
— Я бы хотел сегодня зачать сына. Впервые в жизни такое желание. Почему?
— Потому что это мое желание, — ответила Альбина.
Она причесывалась, сидя перед трюмо. Ее смущало то, что волосы в последнее время стали выпадать, — возраст сказывался… Впрочем, она тут же изгнала эту мысль — сегодня и ее день. Она будет стоять рядом с Адольфом в момент его торжества. И тогда до свершения мести останется всего шаг.
— Ты будешь стоять вместе с женами моих высших сановников, — сказал Гитлер из спальни. — Я не могу подвергать тебя риску — возможно покушение.
— Значит, опасность грозит тебе?
— Нет, меня охраняют космические силы.
— Меня тоже!
— Ты — мать наследника нашей империи, — отрезал Гитлер.
Они завтракали, когда Гитлеру принесли очередное сообщение: тяжелые бомбардировщики русских находятся в полутора часах лета от Варшавы.
— Сколько их? — спросил Гитлер.
— Сейчас данные уточняются, — ответил адъютант. — Очевидно, шесть.
— Сколько им лететь до Берлина? — спросил Гитлер.
— Около четырех часов.
— Поднимите в воздух всю истребительную авиацию рейха, но эти бомбардировщики должны быть сбиты раньше, чем пересекут границу Германии!
Гитлер обернулся к Альбине. Она была испугана.
— А вдруг они летят, чтобы убить тебя?
— Зачем Сталину взятая нами Варшава? Что он в ней потерял? — засмеялся Гитлер.
— А вдруг он знает, что ты здесь?
— Это невероятно. О моем приезде знали лишь несколько человек. Приехали мы с тобой уже в сумерках. Нет, это невероятно…
Гитлер подозвал адъютанта и приказал усилить охрану неба над Варшавой.
Он вышел на площадь. За ночь возведенная трибуна была украшена громадными нацистскими знаменами. Алые полотнища с белыми кругами и свастиками спускались с крыш соседних домов. Где-то недалеко ревели моторы танков, которые готовились выйти на площадь.
Тщательно отобранная толпа клакеров, привезенных из Данцига и даже Берлина, закричала, приветствуя вождя. Гитлер поднял руку, прекращая крики. Альбина остановилась ниже, среди вельмож империи и их жен. Рядом с ней как бы напоминанием окружающим о ее особой роли встал адъютант фюрера. Альбина подняла голову, глядя на фюрера. Высоко в небе, то залетая в облака, то показываясь из них, мелькали маленькие самолетики.
— Это наши самолеты? — спросила Альбина у адъютанта.
— Да, это наши истребители, фрейлейн, — ответил адъютант.
Гитлеру, когда он уже стоял на трибуне, сообщили, что два самолета сбиты, несмотря на то что их охраняли русские истребители. Еще два взяли курс южнее — очевидно, на Бреслау. Наконец, последние два упорно пробиваются к западу. Но истребителям сопровождения не хватает горючего, и они уходят назад. Единственная сложность — русские бомбардировщики прячутся в облаках, хотя возле Берлина облачность кончается, и они окажутся в открытом пространстве.
Гитлер кивнул — он не мог ответить, потому что на площадь вступила первая колонна победителей. Гитлер поднял руку, и его дух воспарил от удивительного превращения толпы людей в единую, стройную, совершенную квадратную колонну, каждая частица которой одинаково чеканила шаг, одинаково двигала руками и одинаково поворачивала голову в шлеме, чтобы влюбленными глазами увидеть Цезаря.
Гитлер посмотрел вниз, стараясь разглядеть в толпе у ног Альбину, которую обидел тем, что отдалил от себя в этот момент. Но долг выше любви. Это есть отличительная черта нордического характера. Недалеко от Альбины стоял генерал Гаусгофер — фюреру была видна лишь его лысина, обрамленная венчиком седых волос…