Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Наша разведка молчит. — Иден с упреком кинул взгляд на засевшего в темном углу сэра Рибли. Тот только пожал плечами, что ровным счетом ничего не означало.
— Допустим, что у Сталина несколько бомб и он решает сам диктовать свои условия миру…
— И решает убить Гитлера.
— Да не знал он, не мог знать, что Гитлер прилетит на этот парад! Никто даже в Берлине не знал — это было решение последней минуты. Как теперь стало известно, Гиммлеру и его молодчикам пришлось лететь в Варшаву вечером, чтобы к утру выгнать из нее половину населения… и кстати, спасти множество поляков, — сказал Рибли.
Черчилль улыбнулся, присел к столу, на котором стояла коробка с бирманскими сигарами, и, откусив ножницами кончик, принялся раскуривать сигару.
— Тогда мы должны ждать от Сталина предложений мира, — сказал Маунтбэттен. — Все же он политик, а не только бандит. И ему нужны союзники.
— Кстати, — Черчилль обернулся к сэру Рибли, — из Москвы есть свежие известия?
Начальник разведки отрицательно покачал головой.
— Вот именно! — взъярился Черчилль. — Мир катится в тартарары, а мы не знаем, что происходит в Москве.
— Вернее всего, — тихо ответил сэр Рибли, — ничего не происходит. В ином случае мы бы услышали что-нибудь по радио.
Черчилль раскурил сигару, поднялся, прошел к холодному камину — в комнате стало душно, но шторы были наполовину сдвинуты и окна закрыты.
— Мне кажется, — медленно сказал он, — что смерть Гитлера — счастливая или несчастливая случайность, такая же случайность для Сталина, как и для нас. А если так, то у нас еще остается надежда.
— Пока что русские не признали, что это была бомба, — заметил Маунтбэттен.
— Это тем более ставит их в ложное положение, — сказал Черчилль. — Завтра весь мир будет знать, что бомба — страшное преступление Советов. Никуда они не денутся. Но пока я представляю себе, как суетятся их пропагандисты, чтобы доказать своему народу и всему миру, что бомба заслуженно обрушилась на головы поляков.
— Может, они объяснят, что роняли ее только на голову Гитлеру?
— И договор о сотрудничестве и разделе мира с Гитлером подписывали только из большой хитрости? Нет, я не завидую этой публике, — сказал Иден.
Известие о событиях в Варшаве было неожиданностью для всех в Москве, кроме тройки исполнителей — Берии, Ворошилова и Рычагова — да Поскребышева, который находился в шоке от смерти вождя. Даже Шавло, догадавшийся о событии, а потом и уверившийся в безумном шаге Сталина, узнал о судьбе Варшавы лишь по радио — поздно вечером.
Из своих приближенных Берия поделился мыслями лишь со Вревским, а тот испугался, потому что был человеком трезвым и рассудительным, а происходящее было ненормальным.
Поняв состояние Вревского и даже частично разделяя его, ибо оставался холодным и жестоким практиком, для которого кошмар, сумасшествие были лишь орудием в борьбе за власть, Берия успокоил заместителя странным образом.
— Сталин долго не проживет, — сказал он. — Я уверен.
— А что? Что случилось? — Вревский был циничен, он видел куда более, чем положено видеть на веку нормальному человеку, но мысль о возможной смерти Сталина настолько выходила за пределы его понимания, что он потерял контроль над собой. — Этого не может быть! Что же тогда станет с нами?
И вдруг Берия весело засмеялся, поблескивая стекляшками пенсне.
— Вы только послушайте этого идеалиста! — говорил он, прерывая речь спазмами смеха. — Он прожил полжизни при царе и наверняка, когда царя ухлопали, тоже бил себя в грудь кулаками и кричал: «Этого не может быть! Что теперь с нами будет?» — Берия старался передразнить Вревского, но это у него плохо получалось, потому что ему мешал грузинский акцент. Отсмеявшись, он сказал, согнав с лица даже намек на улыбку: — А ничего не будет. Россия, Советский Союз как жил, так и будет жить. Просто на троне сменится еще один царь.
И Берия сказал это так, что у Вревского захватило дух от осознания открывшейся ему истины. Он понял, кто теперь хочет править страной. Если хватит сил…
— Будет оппозиция, сильная оппозиция, — сказал Вревский после паузы.
«Это правильные слова, правильная реакция, — подумал Берия. — Это слова разумного и достойного единомышленника. Я бы не простил ему глупости, если бы он спросил, кто же будет царем, и не простил бы ему слабости, если бы он бросился обнимать мои колени».
— Поэтому все должно быть сделано очень быстро и совершенно неожиданно. К счастью, Сосо очень боялся держать возле себя умных людей, он сразу рубил им головы. И с кем он остался — с дураками! — Берия улыбнулся.
Вревский отметил про себя, что Берия говорит о Сталине в прошедшем времени, и внутренне сжался.
— А когда… когда может скончаться Иосиф Виссарионович? — спросил он. Вревский стоял перед Берией прямо, коренастый и надежный в блестящих сапогах, которые вбирали в себя свет и даже, как показалось Берии, отражали переплет окна. Вот это лишнее, подумал он, нельзя так много времени уделять своим сапогам. Впрочем, у него могут быть ординарцы или даже сожительница, которая облизывает сапоги язычком.
— Сосо не очень доверяет врачам и не допускает их к себе. У великого человека бывают великие слабости. Поэтому мне пришлось по секрету привести к нему доктора, когда Сосо спал. Мы с товарищем Поскребышевым дали ему сильное снотворное, и он крепко спал. Доктор сказал, что товарищ Сталин жив только потому, что в жизни у него есть какая-то великая цель — она поддерживает его силы. Как только цель будет достигнута, он умрет.
— А когда?
— Когда да когда! Надо думать! Цель была. Цель достигнута.