Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Но Черчилль был непреклонен. И он, слетав в Париж, заручился безусловной и полной поддержкой генерала де Голля.
На узком заседании Военного совета Королевства в ответ на сомнения, высказанные главным маршалом авиации Корнуэллом и генералом Монтгомери, он сказал так:
— Я согласен был бы отменить акцию, если бы она была направлена против Германии. По той простой причине, что у нас есть основания полагать, что Германия находится на пороге возвращения к нормальной цивилизованной жизни. Но в России к власти пришел еще более кровавый и страшный убийца, чем Сталин, — палач, который сделает все, чтобы залить кровью свою страну, а если сможет, и весь мир. И мы должны преподать ему урок. Иначе наша цивилизация останется под дамокловым мечом. Только что я разговаривал по прямому проводу с президентом Рузвельтом. Он полностью разделяет нашу позицию, и его участие в операции, обусловленное еще три дня назад, уже реализуется…
На Ножовку, на Полярный институт, тяжелые бомбардировщики Англии и Америки шли отдельными эскадрами, причем они имели точные карты расположения института и заводов по обогащению урана, а также складов и ангаров. Воздушные эскадры разделили цели между собой.
Американские Б-26 появились над институтом первыми — в середине дня, они шли с севера, через полюс, с канадских баз и не опасались советских истребителей.
Матя Шавло был на аэродроме.
Он встречал Вревского.
Первоначально договаривались, что сюда прилетит сам Берия, чтобы обговорить будущие планы института и меры по его охране от внешних хищников, которые наверняка теперь ищут к нему пути. Но потом обнаружилось, что Лаврентий Павлович не может покинуть столицу и прилетит Вревский, который останется здесь с Матей, чтобы сменить больного Алмазова.
Погода была ветреной, свежей, но солнце грело — все же середина лета. Недавно взлетную полосу удлинили и сделали вторую, покрыв ее металлической сеткой, чтобы сюда могли садиться тяжелые транспортные машины. Берия решил устроить рядом с объектом военно-воздушную базу и в будущем быть спокойным, что никто не покусится на Испытлаг с воздуха.
Устройство базы тоже входило в круг задач Вревского. С утра Матя слушал радио — война в Европе завершилась, но началось восстание в Италии, и Мате было жалко, что в любимом им Риме сейчас стреляют и убивают людей. Как ему захотелось сейчас туда! Но теперь, с окончанием войны, у него появлялись надежды вернуться в академические круги не тюремщиком, а достойным членом семьи. Ведь о том, что он командовал тюремным институтом, через год-два забудут, а о том, что он — отец атомной бомбы, человечество будет помнить вечно. И хоть трагедия Варшавы в какой-то мере остается на совести бомбы, ученый, как известно, не может нести ответственности за решения политиков. Иначе изобретатель пулемета должен был бы повеситься, узнав, сколько человек убито из его изобретения.
— Летят! — закричал диспетчер, выглянув из небольшого домика, что с позапрошлого года стоял на краю поля. Возле домика поднимались высокие антенны. «Через год здесь будет большой аэродром, — подумал Матя. — И может быть, скоро наступит то благодатное время, когда мы придумаем, как использовать бомбу для мирной работы на благо людей».
Черная точка быстро превратилась в самолет. Самолет, не делая круга, зашел на посадку — это была небольшая транспортная машина. Разбрызгивая воду из-под железной сетки, самолет затормозил недалеко от Шавло, и Матя поспешил к Вревскому, который, не дожидаясь трапа, спрыгнул на металлическую сетку. Они обнялись. Они чувствовали друг к другу искреннюю симпатию и доверие.
— Я рад, что вы будете здесь.
Сзади раздался шум мотора. Они обернулись. По разбитой, грязной дороге, разбрызгивая воду, ехала «эмка» Алмазова. Она въехала на сетку аэродрома и затормозила. Дверца распахнулась, и никто не появился из машины. Сидевший рядом с шофером охранник вылез наружу и с трудом выволок из машины Алмазова. Алмазов был в полной форме и в фуражке, надвинутой так низко на лоб, что открытыми оставались лишь синие щеки и распухшие, потрескавшиеся губы.
Алмазов пошел к Шавло и Вревскому, но через два шага его повело в сторону, и охраннику пришлось его поддерживать.
— По вашему вызову, товарищ комиссар второго ранга, явился.
Матя понял, что мысли больного Алмазова путаются и язык не подчиняется ему, потому что он накачался водкой, чтобы заглушить болезнь.
— Я намерен узнать, получил ли товарищ Берия мой доклад об изменнической деятельности Матвея Шавло, убийцы и предателя родины? — спросил он.
Вревский обернулся к Мате, словно за советом. Матя подумал, что Берия вряд ли показывал письмо Алмазова кому бы то ни было, даже Вревскому.
— Товарищу Алмазову плохо, — сказал он.
— Я тоже так думаю, — сказал Вревский. — Ян Янович, я думаю, тебе лучше вернуться к себе и отдохнуть.
— Я не шучу, — настойчиво повторил Алмазов. — Этот человек — изменник родины, и я передал письмо об этом наркомвнудел товарищу Берии.
— Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) товарищ Берия мне никаких указаний на этот счет не давал, — мягко, но со значением произнес Вревский.
— Как? — Алмазов пытался осознать эту новость. Внимание Вревского привлек новый шум — он доносился с севера. Вот показалась одна черная точка, вторая, третья…
— Это что значит? — обернулся Вревский к Мате. — Кто должен прилететь?
— Ума не приложу.
Они смотрели вверх — самолеты приближались, и становилось понятно, что это не наши, чужие самолеты.
— Немцы? — тупо спросил Матя.
— Какие, к черту, немцы! — закричал Вревский. — В укрытие!
— Здесь нет укрытия!
— Тогда в машину — и подальше отсюда!
— Куда же?
До машины Шавло надо было еще дойти — он оставил ее за пределами поля, рядом была только машина Алмазова.
— А ну быстро в машину! — приказал Вревский, стараясь оттолкнуть Алмазова. Вревский залез внутрь.
— Скорей же! — кричал он.
Но Матя задержался, потрясенный зрелищем гигантских четырехмоторных машин, которые медленно подплывали к аэродрому.
Так же не спеша они опускались все ниже, и Матя увидел, как от них начали отделяться многочисленные черные точки — бомбы.
Следующая волна самолетов, надвигавшаяся на Испытлаг, шла ниже, и два самолета на глазах Мати пошли на посадку — именно на ту посадочную полосу, где он только что встретил Вревского. Мате казалось, что это сон, кошмар…