Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Почему я об этом не знал? — спросил Берия. Он сразу подобрался, стал упругим и даже жестким.
— Мы сами не знали, когда был взрыв, — сказал Матя. — Но потом начались случаи лучевой болезни — так мы называем поражение…
— Лучами смерти, — подсказал Берия.
— Лучами смерти, — согласился Матя.
— А откуда они исходят? — спросил Берия через минуту — у него четко работала голова. — Если взрыва уже нет? Откуда?
— Если говорить упрощенно, то процесс взрыва продолжается. При взрыве образуются различные вещества, которые распадаются и излучают, — сказал Матя.
— И надолго это?
— Период излучения зависит от периода распада вещества. Излучая, оно постепенно превращается в другое вещество, безопасное.
— И вы не знали об этом раньше?
— Были теоретические разработки… но вы поймите нас, Лаврентий Павлович. — Шавло старался, чтобы его голос звучал убедительно, ему самому уже казалось под взглядом глазок наркома, что он лжет. — Нам было не до излучений. Мы делали первую в мире бомбу. И пока она не взорвалась, мы могли только догадываться.
— Скажи мне, Матвей, — Берия неожиданно перешел на «ты», и Матя не знал, насколько это хорошо или смертельно опасно, — наш общий знакомый Ежов знал, что от этих излучений можно пострадать?
— От них можно умереть. Сейчас у нас созданы специальные медицинские управления, мы стараемся понять, что такое эта лучевая болезнь и как ее лечить.
— И пока не знаете?
— Нет.
— Плохо, — сказал Берия. — Значит, и Ежов не знал… — Потом, подумав, заговорил вновь: — А далеко могут разлетаться эти лучи?
— Главное — даже не расстояние, а время после взрыва. Если ты попадаешь на это место сразу после взрыва, то там все буквально пронизано лучами.
— И вы совались туда после взрыва? — спросил Берия.
— Совались, — сказал Матя, словно виноватый школьник.
— И Ежов?
— И Ежов. И Алмазов.
— А что потом? Какие симптомы?
— Лаврентий Павлович, я вызову вам врачей, они сейчас проводят очень интересные опыты. В том числе у нас есть ряд лиц, по разным причинам оказавшихся в зоне заражения. Если вам это важно, мы немедленно подготовим вам все материалы.
— Вот именно, немедленно.
Берия согласился отобедать с Шавло. Матя думал, что нарком вызовет своего повара, будет, подобно Ежову, бояться отравы, — Берия ел и пил нормально, спокойно, как коллега, приехавший на соседний объект. И не спешил. Даже расспрашивал Матю о жизни в Италии, видел ли он там Муссолини, который почему-то вызывал в Берии особый интерес, больший даже, чем Гитлер, — может быть, тут играло роль сходство южного темперамента.
— Прежде чем поедем с тобой к врачам, — сказал Берия, — я хочу, чтобы ты подготовил мне визиты на все твои главные объекты. Кроме института — ученые мне пока не нужны, мне достаточно одного академика Шавло. Мне нужно, чтобы я все понял об этой бомбе. И хочу знать, когда она будет запущена на поток… — Берия поднял руку, останавливая возражения Мати. — Я все уже слышал. Я разумный человек и не какой-нибудь варвар и убийца, как твой друг Ежов. Ты должен будешь мне объяснить, почему не можешь сделать следующую бомбу послезавтра. Но так объяснить, чтобы я тебе поверил, ясно? Тогда давай еще по рюмке и пошли к твоим докторам. Я хочу все знать про лучевую болезнь. Но смотри, заразишь меня — умрешь раньше.
— Я хочу жить, — сказал Матя. — И меня уже пугали.
— Молодец, — одобрил Берия. — Значит, мы с тобой в чем-то похожи.
И он весело засмеялся.
Берия не отпускал Матю почти сутки, пока не осмотрел все, что можно было осмотреть в Ножовке. Единственное, куда он не поехал, — это в погибший город Берлин. Он рассматривал его в бинокль с крыши института.
Полярный день был в самом разгаре, солнце лишь на несколько минут опускалось за горизонт, и ночью было так же светло, как днем.
Последний разговор между Берией и Матей произошел уже утром, когда оба шатались от усталости. Берия требовал, чтобы габариты бомбы были резко уменьшены, — она должна помещаться в бомбардировщик дальнего действия. Матя доказывал наркому, что это невозможно.
— И ты не только придумаешь, как это сделать, — сказал тогда Берия, — но сделаешь это до первого сентября.
— Осталось два месяца! Это невозможно!
— Опять невозможно! Ты мне надоел. Ты растяпа. Я заменю тебя каким-нибудь другим академиком, и не липовым, а настоящим.
Матя дернулся, как от пощечины.
— А я хочу тебя обидеть, — сказал Берия. — Хочу обидеть и испугать, иначе ты не сделаешь, что я тебя прошу. Пойми, что мы не можем ждать, пока вы с академиками раскачаетесь как положено. Мы, коммунисты, все делаем не как обычные люди, мы в десять раз более жестокие и бедные — мы как боевые муравьи-разбойники. Слышал о таких? Теперь слушай меня внимательно и пойми, иначе тебя ждет долгая и мучительная смерть. И знаешь какая? Я посажу тебя голой жопой в центре полигона, и пускай сквозь тебя лезут все самые вредные лучи. Я не академик, а уже знаю, как погрузить бомбу в ТБ-4. С нее надо снять свинцовую оболочку.
— Но тогда она будет излучать…
— Ну и хрен с ней, пускай излучает. Летчики потерпят, они у нас комсомольцы. Так что раздевайте своего «Ивана».
А уже на летном поле, когда Матя провожал Берию, тот взял его крепкими пальцами за локоть и повлек в сторону от охраны.
— Скажи, у Алмазова лучевая болезнь?
— Наверное.
— Мы с тобой смотрели на лысых крыс и лысых людей, волосы всегда при лучевой болезни выпадают?
— Я думал, что вы уже все знаете лучше меня.
— Это правильно. Но все равно не мешает лишний раз спросить. Мне тот профессор, на Пушкина похожий, еврей, объяснял, что предметы и люди тоже заражаются, если они были в очень облученном месте. Значит, если у меня есть предмет, вещь из облученного места, она меня может убить?
— Наверное, может, — сказал Матя. Он не знал, что имел в виду Берия, но сам, к ужасу своему, явственно представил сверкающую полированную каплю размером с кулак на письменном столе Сталина.
Но, возможно, Берия имел в виду что-то иное, потому что сказал, направляясь под ночным солнцем к трапу самолета: