Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Лидочка не нашлась, что сказать: Соня была права.
— Я тебе хотела сказать об этом, а потом подумала — ты же все равно будешь Аленке звонить, пускай она тебе сама скажет. Какое мне дело до чужих шкатулок?
— Жалко, — сказала Лидочка.
— Жалко, — поняла ее Соня. — А мне в тысячу раз жальче. Тебе ведь жалко, что Аленка не сможет рассказать тебе про тетрадки, а мне ее как человека жалко. У нее, конечно, были недостатки, но она притом — моя лучшая подруга. А может, и единственная.
— А при чем тут мерзавец?
Соня налила еще коньяку.
— Извини, — сказала она, — но я постепенно у тебя отогрелась. И физически, и душевно. Ничего, что я твое время отнимаю?
— Я не спешу.
— Тогда я расскажу тебе грустную историю жизни моей подруги Алены Флотской.
Наверное, эта формула и даже подзаголовок рассказа уже давно созрели под выпуклым лбом Сони. Лидочка наблюдала за интересным феноменом, как у нее на глазах ужас перед лицезрением смерти и горе от гибели подруги сменялись ощущением участия в важном событии, важном ее собственной ролью в нем, то есть отравилась не просто Алена, а отравилась Подруга Сони.
И, как бы подтверждая мысль Лидочки, Соня заметила:
— Ей уже все равно, а нам, живым, нести бремя. Так могла бы сказать и Татьяна Иосифовна, и нечто подобное она обязательно скажет…
— Не надо так жалеть себя, — не удержалась Лидочка, не терпевшая фальши. — Ты здорова, молода, у тебя все впереди.
— Друг бывает в жизни только один, — наставительно возразила Соня. — Второй может и не попасться на жизненном пути.
— А может и попасться, — заметила Лидочка.
Соня только отмахнулась.
— Это история, достойная пера Льва Толстого, — произнесла она с выражением, словно это был номер, с которым она выступала на детских утренниках. — Представь себе краснопресненскую школу, двух девочек в параллельных классах, обе бедные, но не лишенные способностей и амбиций. У Алены Флотской фактически нет матери. То есть формально она есть, но у нее очередной муж или любовник в Ташкенте или Питере, а ребенка тянет из последних сил бабка Маргарита, отсидевшая по лагерям и тюрьмам. А у меня все похоже, но еще проще. Если кто и сидел, то мой папаша за растрату или хулиганство — я его плохо помню. Он приходил к нам иногда по воскресеньям, от него пахло водкой, он давал мне конфеты, а маму тащил в постель.
— Ты можешь мне все это не рассказывать, — заметила Лидочка, которую вовсе не увлекала жизненная история Сони Пищик.
— Что любопытно, — продолжала Соня, не обращая внимания на реплику Лидочки, — мы в школе не очень дружили. Так, симпатизировали, но компании были разные. Можно сказать, Аленка была романтик и всегда оставалась на бобах, потому что ставила слишком высокую планку. Попрыгает, попрыгает возле нее воздыхатель и бежит к более доступной цели. Аленка же начинает переживать, кидаться вслед, но поезд уже ушел… А я жила проще, у нас была компания, мы знали, что мальчикам надо давать, а мальчики тоже полезны в личной жизни. Без особых иллюзий, но с интересом. Ну что говорить — я в девятом классе аборт первый сделала, а Аленка в институт девственницей поступила. В общем — истеричка.
— Это называется истеричкой?
— Разумеется. — Соня была искренна. Судя по всему, она была грудастой толстушкой с круглыми коленками, рано созревшей и соблазнительной для сверстников. В десятом классе Соня Пищик была притчей во языцех — не шлюха, но девочка с большим жизненным опытом. А к тридцати она уже стала младшей по чину подругой той самой Аленки, к которой в школе относилась снисходительно и даже с некоторым презрением.
— Я все пела, это дело, — продолжала свой рассказ Соня. — А зима катит в глаза. Школа позади, я сделала попытку поступить в институт, но тут наш папочка совсем слинял — нашел себе другую сексуальную партнершу, денег — ни фига. Мои парни готовы были сводить в кабак и даже на концерт рок-музыки. И концы. Я знала, что должна платить. И мне, честно говоря, нравилось так платить. Я ужасно сексуальная. С Петриком у меня такой роман был — ты не представляешь! Он меня раз в такси на заднем сиденье трахнул — представляешь?
Петрика Лидочка еще не знала, так что не смогла оценить значимость этого воспоминания. Разговорчивость Сони ее утомила, но она не могла ее остановить, понимая, что в значительной степени это — реакция на шок, который испытала Сонька, увидев мертвую Алену.
— В институт я провалилась, но мама устроила меня в районную библиотеку. Сначала я думала, что рехнусь в бабском коллективе. Но потом поняла, что если отдавать работе лишь минимум времени и ни грамма души, то можно прожить и на доменном производстве. У меня даже появились кое-какие поклонники, я чуть замуж не выскочила, но он в Израиль уезжал, а я подумала — как я буду жить, когда вокруг одни евреи? Это же точно антисемиткой станешь. А дети пойдут? Как им жить с антисемиткой-матерью?
— Проблема, — согласилась Лидочка. Соня выпила еще коньяку.
— Завершаю эпопею, — сказала она. — В своей карьере я попала в библиотеку Тихоокеанского института. С повышением и в поисках мужика. Было это года три назад. И вдруг вижу — Аленка Флотская, из нашей школы, за книжкой ко мне приходит. Я чуть не расплакалась от радости — все же родной человек! И ей было приятно меня встретить. Она к тому времени кончила институт, поступила в аспирантуру — все же у бабки Маргариты сохранились какие-то связи, да и сама Аленка — голова номер один. И расцвела она как роза. Ты не представляешь. Я тебе покажу…
Вдруг Соня закручинилась, из ее глаз медленно выкатились слезы.
Лидочка поняла недосказанное: я тебе ее покажу… на похоронах.
Соня отдышалась и продолжала:
— У нее как раз тогда кончался роман — трагически. Он женился на другой. У Аленки такое свойство — глупость почти психическая: она всегда любила не тех, кого надо.
Соня поднялась с дивана и, продолжая монолог, начала неспешное путешествие по комнате, как следопыт в джунглях, исследующий пути к логовищу зверя. Ему все важно в пути — и где была лежка, и чем питался зверь, и какую ветку сломал.
— Ты была за границей? — спросила Соня. — Не отвечай. Я сама отвечу. Япония?
— Китай и Бирма.
— Жалко, что не Япония. Китай и Бирма — страны бесперспективные. Мы с Аленкой в прошлом году в шоп-тур ездили, в Эмираты. Честно говоря, пожалели, что ввязались. Доходы мизерные, унижения страшные, а я чуть было в публичный дом не попала — оказалась очень во вкусе турецких гаремов. Не веришь?
— Верю.
Лидочка не поверила. Хотя, честно говоря, вкусы турецких гаремов были ей незнакомы. И откуда взялись турки в Эмиратах, она не знала.