Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
— Лида, Лидочка, неужели это правда? — спросила она вместо приветствия. — Ничего от меня не утаивай, скажи всю правду, какой бы тяжелой она ни была.
— Татьяна Иосифовна, простите, но все, что я знаю, я знаю от Сони и милиционера.
— Она погибла?
— Соня только что ушла от меня. Она ее обнаружила утром.
— Это случилось ночью?
В их разговор вмешался чужой голос и сказал:
— Это шестое стройуправление?
— Повесьте трубку, вы мешаете, как вам не стыдно! — сказала Татьяна Иосифовна. И в голосе ее была такая убедительная сила, что тот, неизвестный мужчина отключился. — Представляете, Лидочка, — сказала Татьяна. — Я сидела и спорила о каких-то не очень важных вещах с этой Софьей, когда моя единственная дочь умирала… я никогда себе этого не прощу.
— Но вы-то при чем?
— Я не уделяла ей должного внимания. Так сложилась моя жизнь.
— Боюсь, что вы вряд ли могли бы что-то сделать. — Лида говорила то, что Татьяне хотелось услышать. — Ваша дочь была взрослым человеком и сама решала, что ей делать.
— Людям кажется, что они решают. На самом деле — они рабы случая. В нашем роду женщины погибали от любви.
Заявление было сомнительным, но Лидочка его не оспаривала. Ей хотелось узнать, каким образом Татьяна узнала о гибели дочери.
Татьяна сама решила эту маленькую загадку.
— Меня вытащили к телефону, который в километре от дачи. Телефонограмма. Это так называется. Коменданту поселка звонили из Аленкиного института. Мне невыносимо думать, что в институте уже знают. А когда я сюда пришла, оказалось, что звонили еще из милиции. Вы не представляете зачем?
— Молодой человек, вежливый? — спросила Лидочка.
— Вот именно.
— Тогда я знаю, что он сказал.
— Даже знаешь, что сказал?
— Он попросил прощения, что действует не по правилам, но он очень занят и выражает свое соболезнование…
— Что-то в этом духе.
— Но ему главное было узнать, когда от вас уехала Соня и оставались ли вы на даче одна.
— Ты чудо — Лидочка. Именно так… — Татьяна сделала паузу. Потом воскликнула: — Неужели он подозревает, что я могла приехать в Москву, чтобы предложить своей дочери снотворные таблетки?
— Нет, лейтенант Шустов любит порядок. И он, на всякий случай, ищет подтверждения показаниям других лиц.
— Ты имеешь в виду Соньку? Но ведь она не уезжала! Мы с ней засиделись — я ее не люблю, но я к ней привыкла. Мы засиделись, а потом она уехала утром, ранней электричкой. Впрочем, что я говорю… не все ли равно, кто звонил и кто уехал! Мне так трудно поверить… я еще в шоке. Меня тут накачали таблетками. Как будто мать может пережить смерть своей дочери, если выпьет флакон валерьянки… Лида, Лидочка, скажи, скажи, в чем я виновата? Что я не сделала? Что я должна была сделать?
— Не казните себя, Татьяна Иосифовна. Ведь, может, и лучше, что это случилось, когда вас не было рядом — иначе вам было бы еще тяжелее.
Лидочка никогда бы не посмела сказать так другой матери — но здесь был особый случай.
Лидочка так и не увидела Аленку живой. Она узнавала ее косвенно, шаг за шагом, из чужих уст. И пока что она не встретилась с настоящим героем, который стал причиной ее смерти. Соня расстроена, но она и торжествует, потому что какая-то справедливость в ее понимании восстановлена. Смертью Алены наведен порядок в мироздании, злодеи будут наказаны. Соня всех предупреждала, била во все колокола, но звон не донесся до нужных ушей. Пусть будет хуже этим ушам.
Татьяна Иосифовна готовится выполнить долг безутешной матери, она будет вполне удовлетворена тем, что трагедийность ее собственной фигуры возрастет: «И помимо всего она потеряла единственную дочь!» Но Татьяне на самом деле спокойнее оттого, что она не присутствует при самом событии. И не участвует в нем.
— А как меня привезут? — спросила Татьяна.
Лидочка не знала, как должны привезти мать Алены.
— Я могу за вами приехать, — сказала она неуверенно. И не потому, что была глуха к страданиям других людей — люди, с которыми она познакомилась вчера, не были ей приятны, и ей не хотелось быть втянутой в круговорот их чувств и поступков.
— Нет, — ответила Татьяна после некоторого раздумья. — Пожалуй, я тебя оставлю в резерве. Сейчас буду звонить в «Мемориал». Должны же они обеспечить транспорт. И, кстати, венок… и материальную помощь. Конечно же, они обязаны предоставить материальную помощь. Я хочу быть уверенной в том, что Алена будет достойно предана земле.
Лидочка хотела сказать, что об этом позаботится институт, но промолчала — не ее дело вмешиваться в эти частности. Хотя, как подумала она, любопытно, что при полном развале Академии, какие-то обязательные функции институты продолжают выполнять — в частности, организацию похорон. На зарплату денег может не остаться, но похороны институт обеспечит, в крайнем случае и Президиум поможет.
— Ты никуда сегодня не уходишь? — спросила Татьяна.
— Еще не знаю.
— Я буду тебе звонить. А ты запиши местный телефон. Если будут новости, немедленно сообщи мне, здесь будут люди — они так добры ко мне. Они добегут ко мне и расскажут. Правда? — Последнее слово относилось к тем, кто стоял рядом с Татьяной. — Вот видишь, — закончила она. — В тяжелые моменты русский человек всегда приходит на помощь слабому и несчастному. До свидания, Лидочка, и спасибо тебе за участие. Я никогда не забуду благородной роли, которую ты сыграла в моей трагедии.
— Ну, что вы, — ответила Лидочка, которая не знала, какую роль она сыграла, она хотела попрощаться, но оказалось, что Татьяна еще не спросила главного:
— Лидочка, а ты не знаешь, какое снотворное выпила Аленка?
— Нет, Соня мне не сказала.
— Ну как же так! Пожалуйста, узнай для меня. Может, милиция знает?
— Я постараюсь, — хотя было совершенно непонятно, зачем ей это узнавать.
— Тогда до свидания, девочка.
Татьяна всхлипнула и повесила трубку.
Лидочка убрала со стола. «Я совсем забыла, что меня саму собирались убить», — подумала она. Отказались они от этой мысли или нет? Надо спросить у коменданта Каликина… Что же не звонит Андрей? Уже давно должен был долететь. Вот он удивится, если узнает, что шкатулка существует, стоит в двух шагах от нашего дома, правда, пустая. А владелица ее, которая, вернее всего, знала, куда делось содержимое шкатулки, покончила с собой сегодня ночью. Как будто судьба погрозила пальчиком и усмехнулась, не желая возвращать Берестовым семейные реликвии.
Странное состояние владело Лидочкой — она не могла заставить себя покинуть надежность квартиры и ступить на лестницу. Как будто была убеждена в том, что нечто страшное ждет ее на лестнице или в подъезде. Она понимала, что в ней накопилось нервное напряжение последних суток. В ней боролись два человека — один требовал действий, утверждал, что, лишь преодолев препятствия, можно возвратиться к нормальной жизни. Так что сначала надо добраться до булочной, затем побывать в издательстве «Наука» и получить там деньги за фотографии… Другой человек, осторожный и запуганный, уверял, что хлеба еще немного есть, гонорар пустяковый, подождет, а вот Андрюша может в любой момент позвонить из Каира, и он очень удивится, что ее нет дома, и будет беспокоиться, к тому же ей самой хочется услышать его спокойный голос…