Весь в отца
Шрифт:
Он помолчал, прислушиваясь к вою пурги. Она носилась по крыше, громыхая железом, жестоко рвала двери, билась и стонала под козырьком крыльца, глухо звякала по окнам.
— У кого есть лыжи? — спросил Миша. — Поднимите руки!
Оказалось, что только у троих нет своих лыж.
— А зачем лыжи-то? — раздались голоса.
— Сейчас скажу. Потерпите!
— Можно у девчонок взять, — заметил, деловито шмыгая носом, один из тех, кто не поднял руки. — Вон у Феньки есть… московские. Мать привезла.
— У Фе-е-еньки!..
Она протискалась вперёд и, подтолкнув Мишу Хромова, сказала:
— Говори, Мишка, чего надумал!
Ребята зашумели:
— Говори давай! Пора по избам!
Хромов похлопал в ладоши:
— Тише! Я скажу… Только не галдите, как вороньё перед ненастьем…
Иван Степанович едва поспел к приходу поезда. Дорогу замело так, словно её и не было вовсе. Ветер попритих, но снег валил не переставая.
Поезд пришёл завьюженный. На буферах и подножках, между тамбурами — всюду нависли комья снега.
Приезжими оказались два железнодорожника и маленькая стройная девушка в тёмном пальто с барашковым воротником, такой же шапочке и в суконных ботиках, казавшихся совсем детскими.
Ей кто-то помог выгрузить из вагона вещи. Она торопливо поблагодарила. Поезд свистнул и ушёл. Пассажирка оглянулась по сторонам.
Станционный фонарь осветил совсем юное девичье лицо, раскрасневшееся в тепле вагона.
Иван Степанович даже усомнился: «Она ли?» Но всё же поспешил к платформе.
— Не учительница ли будете, Марья Александровна? — спросил он неуверенно.
— Я самая, — ответила девушка. — Здравствуйте! Вы из колхоза «Новый путь»?
— Точно так. Встречаем вас… С благополучным приездом, стало быть!»
— Спасибо! — улыбнулась девушка и, здороваясь, стянула с руки двойную шерстяную рукавичку. — Как вас зовут?
Иван Степанович назвался. Упомянул и свою колхозную должность, только сказал о себе по старой армейской привычке, что не конюх, а «ездовой». Затем осторожно тряхнул маленькую руку приезжей, не ощутив в этой руке никакой крепости и силы, и подумал: «Девчонка, ну и впрямь! Форменная девчонка! Вот так учительша!» Однако нести чемоданы ей не позволил:
— Не положено, Марья Александровна! Потому вы сейчас есть гостья, а я ваш провожатый. Сумочку берите — это ладно!
Лошадь была привязана к одной из досок заколоченного крест-накрест ларька с надписью «Воды» и с хрустом жевала сено.
Иван Степанович выбросил из саней верхний слой запорошённого снегом сена, сбил всё в пышную кучу и потребовал, чтобы Марья Александровна надела на себя собачью доху. Потом помог ей удобнее усесться и набросил на ноги полушубок.
— Так не застынете. Ехать недалече, да нынче дороги нет. Завалило всё. Может, где и помаемся в сугробе. А ежели выверну, тоже не взыщите!
— Ничего, Иван Степаныч, действуйте смело, — засмеялась девушка.
— Есть действовать!
Иван Степанович причмокнул губами и дёрнул вожжи.
Ехали в глубоком снегу. Он валил теперь в безветрии сплошной отвесной стеной. Иногда полозья теряли опору и сползали в сторону, бороздя какой-нибудь сугроб. Иван Степанович досадливо дёргал вожжи, ругал себя старым дурнем и привставал в санях, стараясь по едва видимым приметам угадать дорожную колею.
Мария Александровна полулежала, прикрыв лицо от снега воротником дохи, расспрашивала о школе и ребятах.
— Школа ничего, — отвечал Иван Степанович. — А вот ребята больно озорные. Спаси и помилуй! Особливо мальцы… Тяжко вам будет с ними по молодости.
— Молодость не помеха, Иван Степанович!
— Так-то оно так, — уклончиво заметил он.
— А ждут они меня? — спросила Мария Александровна.
— Как не ждать?.. Ждут! Да только вы не надейтесь на радости. Говорю вам — архаровцы, шельмецы. Народ хоть и маленький, да шибко боевой. Есть, конечно, которые сознательные… Однако мало!
Мария Александровна тихонько вздохнула:
— Ничего, Иван Степанович, поладим.
— Поладишь с ними… Э-э-эх! — вдруг неистово крикнул он. — Куда гнёшь, бесстыжий! Ослеп! Вот я тебя!
Он взмахнул кнутом и спрыгнул с накренившихся саней.
Лошадь стояла по брюхо в сугробе.
Иван Степанович, придерживаясь рукой за оглобли, пробирался вперёд, увязая в снегу.
— Ишь куда тебя занесло, балбесина.
— Я помогу! — крикнула Мария Александровна, освобождаясь от тяжёлой дохи.
— Но, но! Сидите! Не вылазьте! Глыбко тут. Снег чуть не по макушку.
Он взял лошадь под уздцы и оглянулся. Кругом было черным-черно.
— Мать честная, с дороги сбился… — сплюнул он с досады, негодуя на себя, на тьму кромешную и снег, на ветер, который вновь поднимался, вороша снежные холмы.
Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя… —услышал Иван Степанович за своей спиной весёлый звонкий голос Марии Александровны. Она пробивалась к нему по пояс в снегу, разгребая руками пушистую снежную насыпь.
Иван Степанович оглядывался, стараясь прикинуть на глазок направление дороги, но, кроме куста, который торчал перед самой мордой лошади, ничего не видел.
— Сейчас, Марья Александровна, сейчас! — успокоительно покрикивал он. — Кажись, малость влево взяли. Подержите конягу. Я сей минут определюсь!
Он пошёл, огибая кусты, ныряя в снежных отвалах, шепотком кляня и ругая всё на свете. И вдруг ему показалось, что сбоку что-то блеснуло. Он повернулся вправо и увидел, как вдали, в глубокой тьме, вспыхнул огонёк. Свет был очень слаб и мигал, словно угасая, но потом вдруг стал разгораться всё больше и больше.