Весь в отца
Шрифт:
— Это костёр! — крикнула Мария Александровна. — Видите?
— Вижу, вижу! — обрадованно отозвался Иван Степанович.
Теперь костёр горел так ярко, что Иван Степанович отчётливо увидел впереди цепочку мелких ёлок, что росли по краю дороги.
Иван Степанович вернулся, взял лошадь за повод и, огибая справа кусты, уверенно вывел санки на дорогу.
— Садитесь, Марья Александровна. Теперича всё ясно. Как днём. Спасибо милым людям за огонёк… Ну, ты, балбесина! — прикрикнул он на лошадь. — Полный вперёд!
Они поехали прямо на огонёк костра. Им было видно, как там мелькали маленькие силуэты. Потом фигурка отделились и стали
— К нам идут, — сказал Иван Степанович, придерживая лошадь. — Вроде как на лыжах…
А навстречу уже летели, с каждой секундой приближаясь, перехваченные лёгкой одышкой ребячьи голоса:
— Дядя Иван, а дядя Иван! Учтельницу-то везёшь или нет?
— Вот те раз! — вскрикнул удивлённо Иван Степанович. — Ну-ну! Да ведь это наши мальцы, новопутьевцы! Везу, ребята, везу! Как не везти…
— Где же она?
— Я здесь, ребята! Здравствуйте! — весело крикнула Мария Александровна и выскочила из саней.
— Здрасте, Марья Александровна, — нестройно пробормотали трое ребятишек, с любопытством оглядывая учительницу при свете разгоревшегося у дороги костра. Все они были на лыжах, густо облепленные снегом, с раз горячёнными лицами, в ушанках, лихо съехавших на затылки.
Миша Хромов прервал короткое молчание:
— Вы не проспали, Марья Александровна? Не хотите ли погреться у огонька?
— Спасибо. Мне тепло. Ну, ребята, кого как зовут? Давайте знакомиться.
Услышав их имена, она спросила:
— Это кто же костёр разжёг? Вы?
— Мы, — пробасил Миша. — Это наш пионерский маяк… Чтобы вы с дядей Иваном не сбились с дороги, не заплутали.
— Впереди ещё будут два маячка, — похвастался высокий худой мальчуган. Он присвистнул и неуважительно заметил: — Один маяк девчонкин. Тот уж похуже…
Мария Александровна пригласила ребят сесть с ней рядом в розвальни, но Иван Степанович неодобрительно замахал руками:
— Куда там! Да ну их! Пробегутся рядышком. Они ведь на лыжах… Крепконогие!
При спуске в овраг у дороги горел новый костёр.
Ребята, сопровождавшие учительницу, вырвались вперёд и со свистом и улюлюканьем покатились вниз.
Вскоре и сани поравнялись с костром, и тут на ходу прямо в ноги Марии Александровне прыгнула крепкая круглолицая девочка.
— Я — Феня! — сказала она, запыхавшись. — Это маяк третьего звена. Я вас знаю! Вы — Мария Александровна. Здрасте!
Мария Александровна молча прижала её к себе, запахнула широкой полой дохи.
Так они и ехали. Феня без умолку болтала, рассказывая о себе и подругах.
Ребята шли на лыжах рядом с санями, неистово размахивая палками, красуясь друг перед другом и перед новой учительницей. Они громко и весело, вперекрик, спорили о том, чей маяк лучше.
Приятного аппетита!
Вы видели когда-нибудь, как Димка обедает? Нет? Не видели? Очень жаль! Вы много потеряли. Это удивительное зрелище!
Вот на столе перед Димкой первое блюдо — мясной суп. Над тарелкой поднимается лёгкое облачко парного тумана, душистый дымок. Золотистым янтарём переливаются пятнышки жира в прозрачном бульоне. Он окроплён пахучей зеленью укропа. А на дне тарелки — целый букет: здесь, словно маленький солнечный диск, купается жёлтенький кругляш брюквы, розовая звёздочка морковки, узорчатые листики петрушки, стручок душистого горошка и два-три почти прозрачных лепестка репчатого лука. Кажется, так вкусно! Но при виде супа на лице Димки появляется такое кислое выражение, что, будь рядом молоко, — оно непременно превратилось бы в простоквашу. Лицо Димки морщится и передёргивается брезгливыми гримасами. Димка начинает вылавливать из тарелки лук и петрушку. Вначале он выкладывает всё это на ободке тарелки, но так как его улов норовит сползти снова в бульон, Димка раздражённо и нетерпеливо выбрасывает зелень прямо на стол. Затем принимается есть суп, но не ложкой, как все люди, нет. В ложку ведь попадают предательские ворсинки укропа. А Димка боится укропа, как укуса ядовитой змеи. Поэтому он бросает ложку в сторону и, поднеся тарелку ко рту, начинает всасывать в себя суп. Да, именно всасывать. При этом он сопит носом, присвистывает и причмокивает губами, яростно отплёвывается от укропа и пугающе ухает, как выпь на болоте.
Покончив с супом, Димка принимается за второе. Он любит жареное мясо и, как зверь, набрасывается на него. Можно подумать, что бедного мальчонку десять дней морили голодом. Он исступлённо торопится. Тут уж ему не до ножа, чтобы разрезать мясо. Димка жадными лапами раздирает жаркое на части. Он запихивает его в рот огромными кусками, зловеще чавкает, сопит и пыхтит. Набив полный рот, он пытается разговаривать, и так как его при этом никто не понимает, то он разгневанно мычит, как баран, и, подобно глухонемому, делает непонятные для окружающих таинственные знаки. Соус течёт по губам, капает на рубашку. Крупинки гречневой каши, куски жареной картошки валятся на пол, на стол, на Димкины брюки. Ерунда! Димка уже облизал пальцы и, опасливо оглянувшись — не видит ли кто! — вытирает руки под столом о скатерть.
Компот выпивается залпом, и с таким громким хлюпаньем и присвистом, что, право, корова пьёт из ведра своё пойло, производя куда меньше шума. Косточки от ягод и семечки выплёвываются в руку, потом складываются прямо на скатерть. Наконец Димка выскакивает из-за стола, забыв сказать спасибо, а его обеденное место за столом напоминает, напоминает… Нет, ребята, мы не можем объяснить вам, что оно напоминает. Догадайтесь сами…
Конечно, дорогие ребята, мы могли бы назвать фамилию Димки. Но разве он один так неприятно, так противно ест? Конечно, нет! В этом всё дело. А из-за одного Димки не стоило бы и писать — бумагу жалко!
Кто виноват?
Совет дружины негодовал. Страсти разгорелись сразу же при обсуждении первого пункта повестки дня: «О выполнении пионерских поручений».
Больше всех горячился председатель совета дружины. Ещё бы! Ведь иногда поручения просто не выполнялись.
— Это безобразие! Ни на что не похоже! Позор! — сердился председатель. — Где активисты, лучшие пионеры? Где, например, те, кому мы поручили следить за порядком в пионерской комнате? Кто они, эти несознательные люди? Кто? — спрашивал он, сердито хмуря брови и обводя строгим взглядом ребят.