Веселые человечки: культурные герои советского детства

Кузнецов Сергей Юрьевич

Написанная к 60-летию Сталина и опубликованная по-грузински и по-русски поэтическая эпопея Георгия Леонидзе «Детство и отрочество вождя» (удостоенная в 1941 году Сталинской премии второй степени) может считаться на этом фоне исключением, подчеркивающим общее правило: личное и индивидуальное в изображении Сталина подчинено эпически эпохальному. О Сталине-ребенке в ней сказано:

Хочет кликнуть клич он грозный, Хочет море вспенить бурей! Из той же поэмы: Впереди же поющих всех, Он, сверкая лицом, идет. Это песня или боя клич? Это ветер или бури взлет? —

В любом случае «он» — не тот, кто играет, шалит и веселится [163] . И в самом деле: случай с разбитым графином или съеденными яблочными очистками труднопредставим в жизнеописании Сталина, — хотя бы потому, что в глазах его современников ему приходилось решать вопросы, серьезность которых демонстрировалась не мифологическим прошлым, но идеологическим настоящим — трудностями коллективизации, задачами промышленного строительства, происками «врагов народа» и угрозой войны. Примеры визуального соприсутствия Сталина и

Ленина-ребенка кажутся при этом значимыми именно в плане политической теологии, выстраивающей властную иерархию не от прошлого к настоящему, а от настоящего к прошлому. Одной из иллюстраций этой теологии могла служить, в частности, та же городская скульптура, характерно объединявшая в рамках единого композиционного пространства «Ленина-ребенка» и «Сталина с детьми» [164] .

163

Леонидзе Г. Сталин. Эпопея. Кн. 1: Детство и отрочество. М.: Военное изд-во Мин-ва вооруженных сил Союза ССР, 1949. Первоначально на русском языке были опубликованы отдельные главы из поэмы (Дружба народов. 1940. Кн. 4 (март); Новый мир. 1941. № 2. С. 5). На русский язык поэма была переведена Н. Тихоновым. Борис Пастернак, которому ранее было сделано предложение перевести поэму Леонидзе, от этого предложения уклонился (Пастернак Е. Б. Борис Пастернак. Биография pastemak.niv.m/pastemak/bio/pastemak-e-b/biograrlya-7-4.htm#I81). Об особенностях сталинской иконографии в литературе см. сводку образцовых примеров в: Черемнин Г. С. Образ И. В. Сталина в советской художественной литературе. М., 1950. Исследование на эту тему: Marsh R.J. Images of Dictatorship: Portraits of Stalin in Literature. London; New York, 1989.

164

Например, в «Саду Пионера» по Садовой улице предвоенного Томска. В «характеристике монументальной скульптуры Томска», составленной в августе 1941 года начальником главреперткома Мочал иным по заданию Томского горисполкома, первая скульптура оценивается невысоко («…в ней нет композиционного замысла, к тому же фигура изуродована весьма примитивной побелкой»), тогда как вторая — «очень хорошая работа, раскрывающая лирическо-интимные черты образа Вождя» (цит. по: Привалихина С. Мой Томск. Томск, 2000. С. 97). Примером того же рода может быть названа уже упоминавшаяся выше серия марок, вышедшая в 1944 году. Первой и последней маркой этой серии стали портреты «Сталин и Ленин», обрамляющие портретную биографию Ленина.

Идеологическое встраивание образа Ленина в политико-теологический контекст позднего сталинизма выражается также в известной подчиненности самого этого образа его педагогическому использованию. Советский школьник с ранних лет призывался к тому, чтобы «быть как Ленин». В равнении на маленького Володю советские школьники в определенном смысле уравнивались с ним: то, что они знали о Ленине-ребенке, делало его эталоном для подражания, но не превращало его в недосягаемый идеал, воплощенный Сталиным. Хорошим примером этой закономерности может служить некогда известное стихотворение Сергея Михалкова «В музее В. И. Ленина» (1950), где галопирующий и едва ли не авантюрный рассказ о детстве, взрослении и превращении маленького Володи в вождя революции (с упоминанием читанных им книжек, похвального гимназического листа, посещения тайных сходок, полицейской слежки, ссылки в Сибирь, скрывания в шалаше, штурма Зимнего, ночной работы в Кремле) завершается умиротворяющим появлением Сталина, советами которого он благодарно пользуется:

Крестьяне из далеких сел Сюда за правдой шли, Садились с Лениным за стол, Беседу с ним вели. И здесь со Сталиным не раз Советовался он… Весь кабинет его сейчас В музей перенесен. Вот фотографии висят, Мы снимок узнаем, — На нем товарищ Ленин снят Со Сталиным вдвоем. Они стоят плечом к плечу. У них спокойный вид. И Сталин что-то Ильичу С улыбкой говорит.

Образ Сталина, улыбчиво разговаривающего с Ильичом, легко напоминал в данном случае о многократно растиражированных изображениях Сталина с детьми и вместе с тем о столь же улыбчиво разговаривающем с детьми Ленине (например, на написанной в том же, 1950 году, что и стихотворение Михалкова, картине А. Г. Варламова «В. И. Ленин с детворой»). Замечательно и то, что воображаемый «разговор» Сталина с Лениным (и — в свою очередь — Сталина с детьми) завершался у Михалкова клятвой детей-пионеров «жить, как Ленин», и так же, как Ленин, служить Родине, Партии, а значит — и Сталину:

Клянемся так на свете жить, Как вождь великий жил, И так же Родине служить, Как Ленин ей служил! Клянемся ленинским путем — Прямее нет пути! — За мудрым и родным вождем — За Партией идти! [165]

О той же дидактике, «уравнивающей» Ленина в детстве и советскую детвору, можно, в частности, судить по фильму «Алеша Птицын вырабатывает характер» (реж. А. Гранин, по сцен. Агнии Барто), вышедшему на экраны страны в 1953 году — в год смерти Сталина. В этом забавном фильме, рассказывающем о самовоспитании ученика третьего класса Алеши (в исп. В. Каргопольцева), есть занятная сцена, изображающая урок чтения в школе, который проводит студентка-практикантка Ольга Васильевна (Р. Макагонова). Обсуждается рассказ «Первый ученик» про Володю Ульянова:

165

Михалков С. Соч.: В 2 т. М., 1954. Т. 1. С. 106. Со второй половины 1950-х годов из этого стихотворения (как, впрочем, и других его произведений) упоминание о Сталине бесследно исчезает (см., например; Михалков С. Собр. соч.: В 4 т. М. 1963. Т. 1. С. 230–232; Он же. Собр. соч.: В 3 т. Л., 1970. Т. 1. С. 292–293, и др.): Ленин отныне ни с кем не советуется.

Учительница. Ребята, а кто еще скажет, какой характер был у школьника Володи Ульянова. Скажи ты…

Первый мальчик. Володя Ульянов был смелый, он везде смело держался. У него всегда был смелый характер.

Учительница. Это верно. Но только не повторяй одно и то же слово. Наш язык очень богат, и в нем можно найти другие слова, имеющие то же значение. Ну, например,

храбрый, отважный, бесстрашный. Понятно?

Первый мальчик. Володя Ульянов был смелый, отважный, бесстрашный.

Учительница. Кто еще скажет? Ты скажи.

Второй мальчик. Володя Ульянов был настойчив в работе. Он был заботливый и хотел, чтобы у рабочих была хорошая жизнь.

Учительница. Хорошо. Ты скажи.

Третий мальчик. Он уплывал далеко!

Учительница. Ты не закончил свою мысль. Найди это место в книге и прочти нам.

Третий мальчик. Он уплывал далеко на середину реки, иногда страшно было, как бы не унесло. А он крепкий был! Выплывал!

Учительница. Хорошо! А Алеша Птицын.

Володя Ульянов сразу был самостоятельный. Ему сестра не напоминала вовремя учить уроки. Он сам шел. Да?

Учительница. Конечно. Володя очень строго относился к себе. Вот поэтому он выработал такую исключительную работоспособность, когда стал взрослым.

Узнаваемость и повторяемость такой дидактики контрастирует с отсутствием педагогических призывов к тому, чтобы «быть как Сталин». Сколь бы часто Сталин ни изображался вместе с детьми, он — в отличие от Ленина — навсегда остался для них символическим отцом, но никогда не стал для них сверстником [166] . Смерть Сталина и последовавшие за ней дискуссии об «искренности в литературе» (в 1955 году верный сталинистским идеалам Всеволод Кочетов негодующе писал, что «густо пахнущее троцкизмом рассуждение об „искренности“ в литературе, успело поспособствовать рождению нового косяка мещанской литературы») [167] стали стимулом к оживлению в области детской и «взрослой» ленинианы [168] . В 1956 году — в год XX съезда КПСС и публикации Постановления ЦК КПСС (от 30 июня) «О преодолении культа личности и его последствий» — следующим Постановлением ЦК (от 11 октября) было отменено давнее Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) 1938 года о романе Мариэтты Шагинян и порядке издания произведений о В. И. Ленине, что ослабило цензурные ограничения, связанные с ленинской тематикой [169] . В 1957–1958 годах советские читатели получили сразу три издания романа Шагинян, а также подготовленный ею биографический очерк «Предки Ленина с отцовской стороны (Наброски к биографии)» [170] . Произведения Шагинян не были ориентированы непосредственно на детей (хотя позднее и изучались в старших классах школы) [171] , но в существенной степени способствовали интересу широкого круга читателей к семейной биографии Ленина (в частности, теме его этнического происхождения) и его роли в истории партии [172] .

166

Kelly С. Riding the magic Carpet: Children and Leader Cult in the Stalin En // Slavic and East European Journal. 2005. Vol. 49. № 2. P. 199–224; Eadem. Children's World. Growing Up in Russia, 1890–1991. New Haven; London: Yale University Press, 2007. P. 93–108.

167

Кочетов Be. Главное направление // Труд. 1955. 20 мая. Занятно, что статья Кочетова перепечатывалась и позднее, в частности в сборнике: Кочетов Вс. Эстафета поколений: Статьи, очерки, выступления, письма. М., 1979. С. 18.

168

Лениниана: Библиография произведений В. И. Ленина и литературы о нем. 1956–1967. Т. 1–3. М., 1971–1976.

169

О порядке издания произведений о В. И. Ленине: Постановление ЦК КПСС 11 октября 1956 г. // Справочник партийного работника. М., 1957. С 364.

170

Шагинян М. Семья Ульяновых // Нева. 1957. № 8. С. 3–69; Она же. Семья Ульяновых. М: Молодая гвардия, 1958 (два издания); Она же. Предки Ленина с отцовской стороны (Наброски к биографии) // Астрахань: Литературно-художественный сборник. Астрахань, 1958. С. 91–112.

171

Щедрина ИМ. Лениниана Мариэтты Шагинян: Книга для учителя. М.: Просвещение, 1984.

172

В отличие от первого издания, где говорилось, что дед Ленина А. Д. Бланк по национальности был украинец (Шагинян М. С. Билет по истории. Кн. 1: Семья Ульяновых// Красная новь. М., 1938. № 1. С.21; Она же. Билет по истории. М., 1938. С. 28), в новых изданиях национальность Бланка не указывалась, но из сборника работ Шагинян о Ленине, изданном в 1959 году, читатель мог узнать об известном ей документе, удостоверяющем, «что отец Анны Алексеевны (матери И. Н. Ульянова) — крещеный калмык» (Шагинян М. С. Семья Ульяновых: Очерки. Статьи, воспоминания. М., 1959. С. 683).

На фоне дискуссий, какой должна быть литературная лениниана, круг детского чтения во второй половине 1950-х годов разнообразится преимущественно переизданием старых текстов. Юная аудитория продолжала читать о маленьком Володе, а также о дедушке Ленине — любителе детских игр и развлечений, о которых можно было узнать из рассказов А. Кононова «Елка в Сокольниках» и В. Д. Бонч-Бруевича («Кот Васька», «Общество чистых тарелок» и «На елке в школе», составивших книжечку «Ленин и дети») [173] . Занятно, что общей темой в этих случаях оказывалась новогодняя елка, история которой — вопреки исторической действительности — также отныне связывается с Лениным [174] .

173

Кононов А. Елка в Сокольниках / Рис. Н. Жукова. М., 1955; Бонч-Бруевич В Д. Ленин и дети. М., 1956.

174

Источником рассказов Кононова и Бонч-Бруевича о новогодней елке послужили воспоминания служащих и рабочих лесной школы в Сокольниках о посещении ее Лениным в декабре 1918 года. Одна из публикаций: Ленин в Сокольниках // О Ленине. 1924–1939. Литературно-художественный сборник к пятнадцатилетию со дня смерти В. И. Ленина. М., 1939. С. 495–508. См. также: Душечкина Е. В. Русская елка: История, мифология, литература. СПб., 2002. С. 296–316. Симптоматично, что истолкование новогодней елки в контексте советской ритуалистики служит в глазах православно ориентированных авторов достаточным поводом к интерпретации самого елочного ритуала как чуть ли не бесовского (Адоньева СБ. История современной новогодней традиции // Мифология и повседневность. Вып. 2. Материалы научной конференции: 24–26 февраля 1999 года / Сост. К. А. Богданов, А. А. Панченко. СПб., 1999).