Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Шрифт:
Соблазнительная сума и ржавая игла
Наступил май. Меня отправили пасти скотину — решив, что пора мне заняться делом.
В понедельник утром, захватив с собой немного еды, я перекинул через плечо сплетённую из коры вишнёвого дерева сумку и погнал на пастбище нашу корову, вола и телёнка. На всякий случай прихватил я с собой и дворняжку.
Первый день я провёл там очень весело. Облюбовав на опушке леса раскидистый бук, на котором не было муравьёв, ребята-пастушки развесили на нём свои сумки и тотчас же принялись играть
— Вот повезло тебе! — съехидничал я.
— Эх! — вздохнул он. — Даже коровы, и те знают, что ничего путного в моей сумке им не найти! — он произнёс это с такой болью, что сердце у меня захолонуло.
— Ну вот, только и остаётся, что траву жевать, — горько заметил кто-то.
— Давайте всё что есть разделим поровну, — предложил нам Кечо.
Каждый из нас получил по маленькому кусочку мчади и головке лука. И со всей откровенностью должен вам признаться, что ничего вкуснее этого я никогда не ел.
Пополдничав, мы решили поразвлечься и связали хвосты двум вардисубанским собакам.
— Собака собаке хвост не оторвёт! — сказал Архип.
— Но распрямить может, — сказал я.
Несчастные животные до крови искусали друг друга, лай и рык стояли невообразимые, за это время закрученные кренделем хвосты их выпрямились, и я думал, что такими они теперь и останутся.
Вдоволь повеселившись, мы развязали собак, и они, ринувшись друг от друга, снова завиляли круглыми хвостами.
После этого я всегда всем говорю:
— Люди добрые! Скорее гора станет равниной, чем выпрямится собачий хвост. А ведь чем-то жизнь наша похожа на него, если не верите, проверьте сами.
— Давайте, ребята, научу плавать! — предложил сын духанщика Темира, Сеит. Он был самый взрослый среди маленьких пастушков, плавал, как утка, и подолгу не вылезал из воды.
— Меня! Меня! — закричали сразу все мальчишки.
— Я не хочу! — отказался Кечо. — Потом иди и сторожи твою бешеную корову девять дней!
— Тогда и я не хочу! — заявил я.
— Вот олух, — засмеялся Сеит. — Кто же тебя будет даром учить?
— Если хочешь, — вдруг предложил Сеиту Кечо, — я твою корову девять раз погоню с поля.
— Давай двенадцать!
— Ладно, будь по-твоему.
Сеит нашёл брод и приказал:
— А ну-ка, ребята, лезьте сюда и шевелите руками-ногами.
Каждый старался спрятаться за другого.
Бросили жребий — выпало мне.
Не успел я заплыть на глубину, как тотчас же начал тонуть. Я так перепугался, что совсем забыл вскинуть руки. Только крепко закрыл рот, но дыхание у меня перехватило и я наглотался воды… Сеит кое-как выволок меня из воды. Мой дружок Кечо рассказывал мне потом, что я был совсем синий. Ребята схватили меня за ноги, поставили вниз головой, и вся вода, а может, в придачу и ещё кое-что, выплеснулась через нос и рот:
— Пока не научусь плавать — в реку ни ногой! — решительно заявил я.
— А ты как думал, — не знал, что по земле ходить учатся, а в небе летать!
После меня никто уже не осмелился войти в воду.
Так и пришлось Сеиту самому управляться со своей шальной коровой.
А мы с Кечо по-прежнему плескались в воде и грелись на песке.
Однажды, в знойный день, вардисубанские ребята согнали волов в реку и, ухватившись за хвосты, поплыли на другую сторону.
Волы заплыли так далеко, что видны были только их головы.
— Давай и мы попробуем! — лопаясь от зависти, предложил Кечо.
Но плавать в реке, надеясь на один лишь воловий хвост, — дело нешуточное. И хотя я трусил, но отказаться не решился. Очень надо, чтобы потом надо мной надсмехались. Нет, уж лучше и впрямь утонуть. Погнав быка Никору к воде, я схватил дрожащими руками его за хвост и — айда на ту сторону. Лишь ступив ногой на отмель, я разжал стиснутые зубы, которые от страха чуть не сплюснулись.
Забава эта пришлась мне по душе, и вскоре я уже совсем не боялся кататься туда-обратно. Именно тогда я убедился, что легко, оказывается, переплывать реку, когда кто-то другой плывёт, а ты держишься за него.
Не стану грешить против истины: не кто иной, как Кечо надоумил меня держаться за хвост, и велика его заслуга предо мной.
Когда Царо варила кашу, даже самую обыкновенную, для бедняжки Кечо наступал самый что ни на есть настоящий праздник. Потому что всё, что прилипало к донышку кастрюли, отдавали ему. Он вооружался ножом, соскабливал остатки и с аппетитом съедал. Не приходится говорить о том, что Кечо уж, конечно, вылизывал кастрюлю так, что её и мыть не надо было. Как видите, и бедность порой по-своему хороша бывает!
Оттого, что Кечо, постоянно вытягивая голову, сверлил взглядом все кастрюли и горшки, какие были дома, шейка у него стала длинная и тонкая как у цапли. Но дома у них было на редкость пусто и чисто, и если мать давала ему с собой на пастбище лишь кусок чёрствого мчади да горькую луковку, и за это надо было спасибо сказать. Ну, а в моей сумке чего уж только не было: и круг молодого сыра, и увесистый кусок свинины, пироги, фасоль, заправленная орехами и чесноком, и разная другая снедь. Конечно, всё это я съедал пополам с Кечо.