Веселые и грустные истории про Машу и Ваню
Шрифт:
В этом смысле Ваня с рождения смотрел на мир сквозь розовые очки. И теперь ему понадобились обычные.
А у меня разрывалось сердце, когда в полутемном кабинете у детского офтальмолога он, прикрыв один глаз, старательно шептал:
– Елка… Птица… Грибок…
– Ваня! – говорила врач и обводила указкой. – Посмотри внимательно! Это разве грибок?
– Э-э-э… – он смотрел на таблицу с таким перекошенным лицом, он так сжимал пальцы, что я даже в темноте видел, как они белели. – Мотоцикл.
– Ваня! – сердилась врач. –
Ей очень не хотелось переходить с ним на следующую строку, на ту, которая крупнее, ведь это означало минус еще одну, что ли, единицу. И ей казалось, что он может, может же разглядеть, что там такое нарисовано, надо ему только постараться. Наверное, такие случаи в ее практике уже были.
– Велосипед! – произносил Ваня с таким огромным облегчением, с такой радостью узнавания в голосе, что только человек с каменным сердцем мог в ответ на это сказать:
– Да разве это велосипед! Это же вишенка!
А я понимал, что он, конечно, ничего не может разглядеть и что пытается только угадать. Но у него не получалось. Ему просто не везло.
И уже решалось, какие линзы ему нужны, и уже ползла из принтера распечатка с результатами измерений, в которых главным был угол зрения. А я думал только о том, что с этого мгновения жизнь моего мальчика изменилась до неузнаваемости, как и его мир в ту секунду, когда ему примерили первые линзы.
Но Ваня все-таки не выглядел расстроенным. Мальчик сам объяснил мне, что он теперь будет похож на Гарри Поттера.
Больше всего я теперь боялся, как он в очках будет ходить в детский сад. Группа у них небольшая, но все-таки речь шла о детях, то есть о созданиях настолько безжалостных, что даже очерствевшее сердце врача могло показаться на этом фоне свежевыпеченной булкой.
И я даже не удивился, когда Маша по секрету сказала мне, что один мальчик в детском саду пытался стащить с Вани очки.
Ваня к этому времени уже даже, мне казалось, привык к ним. За пару дней до этого он закричал от радости, когда узнал, что ему сегодня привезут наконец-то новые очки.
– Маша! – кричал он. – У меня будут очки!
Он так радовался, наверное, не только потому, что это обстоятельство вносило большое оживление в его серые будни.
Нет, он и правда, по-моему, решил, что носить очки – это признак причастности к особой касте людей, отмеченных неким таинственным и многозначительным знаком. (Кстати, может, и правда так и есть?)
И он носил очки с гордостью. Я не верил, что все так получается, и клялся себе, что в день, когда ему исполнится 18, мы пойдем и сделаем ту самую операцию, про которую врач говорил, что она не только возможна, но и нетрудная к тому же. Просто раньше ее делать нельзя.
И вот теперь выяснилось, что кто-то пытался стащить с Вани очки и даже, кажется, все-таки назвал Ваню очкариком. В последнем Маша не была уверена, а Ваня, когда я пытался спрашивать,
Утром я отвез их в детский сад и школу, и Маша молча пальцем торжествующе показала мне этого мальчика. Я спросил его, правда ли, что он пытался стащить с Вани очки, и он тоже сделался мрачен и неразговорчив.
А потом я поговорил с его мамой. И выяснилось, что этот мальчик всю свою жизнь мечтает быть Гарри Поттером. Гарри Поттер – его кумир.
В жизни Вани Гарри Поттер тоже играет какую-то роль, но это, безусловно, роль второго плана. На первом – черепашки. И первый среди равных – Леонардо.
А для того мальчика нет человека важнее Гарри Поттера. И он, оказывается, давно умолял маму купить ему очки и дать поносить хотя бы один день.
И когда он пытался стащить с Вани очки, он делал это только потому, что страшно завидовал Ване.
И он продолжает завидовать.
И Ваня это понял.
И он не снимает их даже в дождь, который зарядил на этом острове, куда они прилетели, чтобы как-то наконец остановиться и подумать.
«Я и буду семеро козлят!»
Когда на курорте, куда ты приехал, чтобы каждый день купаться в океане, каждый день идет дождь, опускаются руки и начинается такая хандра, что кажется, что лучше бы ты никуда не ездил. И ты уже думаешь, что и в самом деле сидел бы ты лучше дома и уж болел бы лучше, что ли. Тогда люди бегали бы вокруг тебя, заботились бы о тебе, жалели бы тебя, а ты чувствовал бы себя маленьким мальчиком, которому не надо идти в школу, но надо пить отвратительные пилюли, которые все равно лучше школы.
Так думаешь ты, представляя себя на месте одной семилетней девочки, попавшей на курорт, где каждый день идет дождь. И оказываешься полным идиотом, потому что ты не понимаешь и все равно никогда не поймешь главного. Ты не понимаешь, что, когда лупит дождь, есть столько всего, чему можно отдать себя без остатка, что ни одна из мыслей, так, казалось бы, толково и доходчиво изложенных в начале этой истории, просто не успеет прийти тебе в голову.
Например, можно отдирать мокрые листья с деревьев и набрасывать их на кактусы. И рано или поздно твой сизифов труд увенчается успехом, и окружающие поймут, что на кактусах тоже могут расти листья, да еще так бурно, как они не растут ни на каких деревьях.
Потом, если повезет, тебя могут отвезти на вулкан. Он уже, конечно, не такой огнедышащий, как раньше, но все-таки еще ничего. И, может, повезет с экскурсоводом-водителем, как повезло Маше и Ване, у которых оказался экскурсоводом маляр Валера, который приехал сюда на несколько дней отдохнуть от своих малярных дел, да и остался тут навсегда экскурсоводом и считает именно это занятие своим истинным призванием. Он возит людей в индивидуальные туры на вулкан, а по дороге загадывает детям загадки.