Весёлые пилюли смехотерапии – 2
Шрифт:
С тех пор для Марии Степановны все хорошо, лишь бы не трогала. Вот бы Катьке так поставить дело. Да где ей! Правда, подсвинка килограмм под тридцать на руках запросто носит. И невестку как-то схватила за горло так, что та только хр-хр– и бац в обморок. Еле отходили. Пришлось с двумя хряками распрощаться на больницы и участкового полицианта.
После этого случая Мария Степановна уговаривала дочку: «Катя, не лезь не в свое дело, бери вилы и скирдуй, зарабатывай на учебу и береги силы для свекрови».
Вот и заработала, касаточка, дай ей бог здоровья. Ума у дочери
Бывало, неделя-другая проходит, а от учителей ни гу-гу. Молодец, Катька, прямо не нарадуешься. А уж до работы–зверь. Позже десяти никогда не встает. Будишь: Катя, вставай, коровы недоены. Оно, бедное дитя, вскакивает, тебя отодвинет одной рукой, как былинку, шасть в коровник, три литры молока опрокинет в себя– и за работу. А уж работает– не подходи. Козел однажды на нее сдуру, по молодости своей, пошел, так она его за рога– и шею свернула.
Козел, правда, всего трехлеток, но все равно теперь переживаешь за скотину, а потом надо будет переживать еще и за всех студентов академии. А ну как вдруг кто-то ее обидит– отвечай потом за убийство или плати всю жизнь инвалидность.
Катенька – девушка скромная, нераспущенная, за ней нужен глаз да глаз, как бы этот Вавилон ее не совратил. Загуляет, как телка, когда пора придет– попробуй удержи; того и гляди, что принесет в подоле: на, мамочка, бери, воспитывай, а мне еще надо учиться. Тогда прощай и богатые женихи, и замужество, и спокойная, состоятельная старость. О-хо-хо…
Мария Степановна еще несколько раз перечитала долгожданное сообщение: «Вакуленко Екатерина Николаевна зачислена на первый курс…» и пошла управляться по хозяйству. Но после первого приступа радости ее все чаще стали посещать тревожные мысли. Мало того, что придется раскошеливаться на учебу, квартиру, наряды, да и аппетит у Катеньки дай бог каждому, так еще переживай за ее поведение.
В Киеве ведь столько соблазнов, а ее Катенька привыкла ни в чем себе не отказывать. Запутают девку в этом Содоме. Там казины всякие, можно и все их хозяйство проиграть. И опять же девическая честь. Пройдоха какой-нибудь надругается– и будь здоров. Со скоростью у Кати не все хорошо, может и не догнать, или проспит– за ней это тоже водится.
Всю последующую ночь Вакулиха провела в тревожных размышлениях о судьбах дочери. Выходило, что надо на первых порах ехать вместе с ней. Но тут выростала непреодолимая преграда в виде законного вопроса: а кто будет работать?
Задача никак не поддавалась решению, несмотря на недюжинные умственные способности Вакулихи. Она и так и сяк вертела эту проблему, поворачивала разной стороной, но вывод следовал один и однозначный: второй и последней банки явно не хватит до Катенькиного замужества. Оставалось уповать только на ум дочери и ее благоразумие, что не казалось Марии Степановне таким уж прочным основанием Катенькиного благополучия.
Ума у Катеньки выше крыши, если учитывать потребности поселка, но хватит ли его для этого Лас-Вегаса с его искушениями? В этом Мария Степановна не имела надежной уверенности и решила к этой проблеме подключить сына с его знанием столичных соблазнов и способов, как с ними бороться.
–Сережа,– сказала поутру Вакулиха, обращаясь к сыну,– я знаю, что ты любишь свою сестричку. Я тебя прошу: наставь ее, непорочную, как вести себя в Киеве, с кем и как знакомиться, кого привлечь, а кого и легонько двинуть так, чтобы летел вверх тормашками, но без смертельных последствий.
Подскажи, как и где можно экономно питаться; карман, сам знаешь, у нас не бездонный; где подешевле одеться, чтобы и модненько, но и без раззору. А самое главное, чтобы она девичью честь сохранила для мужа, чтоб детей до времени не наплодила, чтоб жила по пословице: береги платье снову, а честь смолоду. Поможешь, Сереженька?
– Нет вопросов, мама,–бодро ответил сын.– Конечно, поговорю, подскажу, что и как, проведу полный инструктаж, раскрою глаза на все возможные вызовы столичной жизни, а также дам полную классификацию пороков и соблазнов, которые встречаются в столичной жизни.
На все пороки, конечно, ей денег не хватит, но представление о них она получит. Как говорил один профессор, знания за плечами не носить. Ну и все меры предосторожности я ей выдам, так что возвратится в целости и сохранности. Правда, на такую рохлю там вряд ли кто позарится, но всякое бывает. Не выскочит там– здесь кого-нибудь да обдурим.
– Сынок,– с удивлением и подозрением сказала Вакулиха,– а я и не знала, что ты так подробно знаешь все столичные пороки и соблазны. Я все недоумевала, куда девается такая прорва деньжищ.
– Мама, это чисто теоретически,– успокоил ее сын,– чисто теоретически.
– Спасибо, сынок, уважил,– сказала растроганно Мария Степановна и смахнула благодарную слезу.
На следующий день Вакулиха тихонько подошла к двери комнаты, где разговаривали брат и сестра, прислушалась. Разговор, видимо, был жаркий. Сергей что-то горячо и восторженно рассказывал, а Катя затравленно кричала: «Я заткнула уши, я ничего не хочу слышать».
«Правильно, сынок, правильно,– похвалила Мария Степановна, отходя от двери,– пусть уж лучше родной человек расскажет про эту столичную скверну, нежели сама рылом ткнется».
Про рыло мать сказала по инерции, так как политесов никаких не изучала, а если и изучала, то подзабыла. Наоборот, лицо у Катеньки пригожее, тугое, как яблочко наливное, и совсем , кстати, не рябое, а больше в легкую крапинку, очень даже симпатичную на девичьем бархатном личике.
Вот неделя проходит, другая. Пора собираться в дорогу. Зарезали корову и кабанчика. Корову на базар, половину кабанчика тоже, вторая половина пошла на проводы. Гуляли с таким размахом, что едва на поезд не опоздали. Впопыхах Мария Степановна в последний раз проверила, все ли положила во второй Катенькин чемодан. Она уже собиралась его закрывать, когда из бокового карманчика вдруг выпал целлофановый пакетик. Мать сперва покрутила его в руках, не понимая назначения, но потом до нее дошло.