Весёлые пилюли смехотерапии – 2
Шрифт:
– Катя,– гневно задохнулась Мария Степановна,–что это такое, паршивка ты эдакая?!
– Что такое, что такое,– огрызнулась дочь. – Презервативы. Твой Сереженька порекомендовал взять и постоянно иметь при себе. Это главный совет, который он мне дал.
Марии Степановне осталось только развести руками.
Комплексная подготовка
–Внимание, внимание! Отдохнули? Очень хорошо. Продолжим наше занятие. Сосредоточились, углубились в себя. Поиск духовного начала, дороги к храму, накопление сил для мощного творческого разряда.
– А пиво можно?
–Повторяю, никаких стимуляторов. Поиск внутренних резервов души, активизация жизненного
– Еще кисловат.
– Ничего, ничего, через тернии к звездам. Метишь в звезды?
– Ну скажете, Клавдий Митрофанович, Я пока еще на второстепенных ролях, сами знаете.
– Вот и дерзай, наигрывай. Сейчас репетируем сцену. В эпизоде, значит, герой получает коварный удар в спину. Это его подкашивает, он падает, он страдает, и не столько от физических, сколько от душевных мук: он не ожидал такой подлости, такого коварства. И когда? В минуту, когда все решается в жизни героя: здоровье, работа, место в жизни, результат тяжких многолетних трудов. Ну, Дрюцкий, падай…
– Доски, Клавдий Митрофанович. Жестко.
– Я тебе дам– жестко! Падай, говорю.
– Ну падаю, лежу.
–…гну.Тебе сказано: как подкошенный…
– Подстелите хоть что-нибудь. Больно же.
– Садитесь, Дрюцкий. Как там у Высоцкого? «Он сказал: капитан, никогда ты не будешь майором…». Васьков, на сцену. Тебя сзади саданули по ногам. Ты падаешь. Изобрази.
Васков неуклюже падает.
– Не верю! Ну кто же так падает, Васьков, с переломанной ногой? Прогнулся в позвоночнике, замер на секунду, широко раскинул руки, как будто ты обнимаешь земной шар в предсмертном прощании. И…всей массой рухнул на пол, то есть на землю. Пошел. Второй дубль.
Васьков падает более картинно.
– Нет, нет и еще раз нет. Где экспрессия, где невыразимое страдание на лице? Ничего этого нет, а без этого душевного потрясения, зритель опять скажет: не верю. Кто у нас еще в запасе? Вышкварка. Помню, помню. У вас нечто подобное было, и вы мне тогда понравились. Подойдите ко мне, повторим этот момент. Падайте.
Вышкварка с грохотом падает.
– Не верю. Не-ве-рю. Вы падаете физически. Физически вам больно. Но где сверхзадача, где новое прочтение ситуации? Вы должны показать в этом кусочке жизни крах всех надежд, абсурдность дальнейшего существования. Еще раз, не думайте о теле, торжествует дух, дух этот страдает. Так, значительно лучше, Эдик. Только заключительную фазу усиль. Ты еще не на земле, ты вот-вот коснешься ее, но уже спрашиваешь своего противника: и ты, Брут? Обязательно спрашивай. И получив положительный ответ, обращаешься глазами к небу, к верховному судие, мол, он меня ударил, но я его прощаю, ибо он не ведал, что творил, а вы, как судия, уж решайте, как его наказать по всей строгости законов высших.
– Клавдий Митрофанович…так это, значит, я его прощаю? Он меня в спину…на землю…а я его прощаю? Но это выше моих сил, я могу сорваться!
–Да-да, ты его прощаешь. В этом весь смысл этой мизансцены. Зрители оценивают твое благородство, они многократно усиливают твою немую мольбу к Судие. И Судия внимает твоему призыву достойно наказать за содеянное.
Еще раз пройдем этот кусок. Итак, первая фаза– падение. Затем игра исключительно скупыми средствами выразительности: только одно страдающее лицо. Но какое лицо?! Полное физической и душевной муки. Переходы чувств от простого желания вскочить и дать в морду до полного отрицания себя, как такового, до всепрощения. Только игра мимики, она должна быть предельно богатой, как стол на свадьбе засидевшейся дочери. Вот тогда и я, а со мной и зритель вам поверит. И главное, Судия воздаст нарушителю по делам его. Грех будет наказан, а правда– правда художественная восторжествует. Афонькин, на сцену.
Афонькин нехотя выходит.
–Хочешь играть?
–Естественно.
– Тогда занимайся аутогенной тренировкой. По Станиславскому. «Маску гнева» тренируй, «маску страдания», «маску удивления». Расслабление мышц лица очень важно. Это и в жизни поможет. А сейчас пока набивайте шишки на этом пути, и пусть никакие доски вас не страшат. Афонькин, падай…Для первого раза неплохо. Но я просил бы не вскакивать сразу. Сделать паузу. Я же рассказывал вам, что значит пауза в спектакле. Это все. Кто овладел искусством паузы, тот овладел актерским мастерством. Ни больше, ни меньше– вот в чем фокус. И еще: не совать ни руками, ни ногами, ни тем более кричать, ругаться, спорить, В центре внимания только лицо. На нем написано: « Я умираю». Но умираю, как воин, честно исполнивший свой долг. А убийцам моим да воздастся. Все приготовились. Отрабатываем первую фазу. Полчаса. Старайтесь довести падение до автоматизма. Тогда придет и эффектность. И не лениться, не бояться ушибов и шишек. Тяжело в учении– легко в бою.
…Закончили? На сегодня все. У кого синяки– советую приложить медные пластинки. Это в наше время большой дефицит, но при желании достать можно. И отдыхать. Завтра у нас очень ответственный матч.
Сплошные комплименты
Здравствуйте, Мария Алексеевна! Как вы сегодня великолепно выглядите. Прямо не узнать– почти совсем, как нормальная женщина. И где делись эти тяжелые мешки под глазами, словно вы из запоя никогда не выходили. Вот что значит умелый макияж. Теперь и ваша вечно дряблая кожа выглядит как-то свежее, вам уже можно дать ваши пятьдесят два года.
Сорок три?– какая разница, говорю же свежее, хотя и ненамного. А волосы, волосы-то какие! Оказывается, у вас приличные волосы, если мыть их даже раз в месяц. Два раза в неделю? – ни за что бы не подумала; значит, носили как-то не так– вечно они у вас жирные, салистые, растрепанные, как у старухи Шапокляк, смотреть противно. А сегодня они у вас– прелесть с вами уже можно рядом сидеть.
Сережки в ушах, небось, прабабушкины? Вчера из магазина? Надо же! Они мне показались верхом безвкусицы, но по сравнению с обычной вашей безвкусицей– просто чудо. И так гармонируют с вашей верхней заячьей губой и двумя стальными зубами. С остальным ничем не гармонируют, а с этими двумя клыками– отлично.
Признайтесь, Мария Алексеевна, платьице в секонд-хенде отхватили?
Или в том, что торгует отечественным барахлом? Из Парижа родственники привезли? Очень-очень мило. Вы прямо барышня, Мария Алексеевна. А походка– это же походка совсем другой женщины. Легкость, стремительность– ни дать ни взять светская львица, эдакая девица легкого поведения.
За вами, Мария Алексеевна, скоро начнут ухаживать. Не хмурьтесь, не хмурьтесь, не превращайтесь в обычную жабу, какой вы всегда бываете. Дайте на вас наглядеться, запомнить вас нормальным человеком, хоть и с этой дикой розой на груди, и в этих башмаках, в которых разве что по сказкам ходить за тридевять земель, пока не изотрутся.
И вот что, Мария Алексеевна. Раз уж вы так вырядились ни к селу ни к городу, так уж выкиньте свой ридикюль образца двадцатых годов прошлого столетия, вам же не на фронт, на дворе новая эпоха, а он у вас весь в звездах. Последний писк? Гм. Ну может, тогда я отстала, и теперь опять в моде женщины а ля Фаина Раневская в худших ее проявлениях и со всеми ее причандалами, или, как теперь говорят, прибамбасами. Не знаю, не знаю, вполне может быть, но вот, что у вас одна бровь дугой, а вторая стрелой– это уже ваша фантазия, это вполне в вашем стиле. Это, любезная наша Мария Алексеевна, надо немедленно поправить, пока остальные сотрудники не видели. Это уже, как говорится, нон пассаран– не пройдет.