Веселые ваши друзья(Очерки)
Шрифт:
Не только романы вчерашней знаменитости, но и сама жизнь его оказалась пародией. Даже мемориальная надпись, которую предлагает выбить восторженный Алик на даче своего кумира, звучит издевательски пародийно: «Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев»…
Прикосновение к поиску
А разве не смешно поведение учителя литературы, который не только пытается жить в лучах этой, более чем сомнительной, славы, но и других толкает на это! Да не просто других, а своих учеников, которых он, по идее, должен бы учить справедливости, честному отношению к жизни…
Вот вам еще один сатирический персонаж повести.
Конечно, Святослав Николаевич — порождение прошлых десятилетий;
Возня вокруг дутой величины не может привести ни к чему хорошему. Это с предельной ясностью показывает писатель. «Уголок Гл. Бородаева», по мысли его создателя, призван помочь ребятам «прикоснуться к поиску, к литературному исследованию». Но представленные здесь материалы смехотворно мало относятся к делу. На одной фотографии, помимо самого Бородаева, были изображены «сосед писателя, соседка (жена соседа), брат жены писателя, жена брата жены, друг детства писателя, жена друга детства (вторая), друг друга детства, сын друга детства, сын сына друга детства», а на другой не было даже и самого кумира: там были только «сын писателя» и «сын сына писателя», то бишь уже знакомый нам Глеб Бородаев-младший…
А с каким уморительно важным видом «исследуются» принесенные Глебом письма Бородаева к своей родне! (О литературе в этих письмах речь, как видно, вовсе не шла.) Если письмо было длинным, Святослав Николаевич восклицал:
«— Как это показательно! Несмотря на свою занятость, писатель находил время вникать в мельчайшие проблемы быта. Отсюда мы можем понять, что он никогда не отрывался от жизни, которая питала его творчество».
Не меньший восторг педагога вызывало и короткое письмо:
«— Как это показательно! Краткость, ни одного лишнего слова. Отсюда мы можем понять, как занят был писатель, как умел дорожить он каждой минутой!»
Покойник и Принц Датский
Да и сам «литературный кружок имени Бородаева» оказывается мнимым, хотя и замышлялся он на базе «творческой одаренности». В самом деле: кто туда входит?
Андрей Круглов, прозванный Принцем Датским, потому что он любит сочинять стихи к разным датам — одинаково пустые и холодные, независимо от того, чему они посвящаются. Надо сказать, что такие стихи любят писать графоманы.
Генка Рыжиков, по прозвищу Покойник, потому что его «профиль» — любовная лирика с «замогильным» оттенком. Эх, знал бы Генка, что подобные стихи высмеивал в свое время еще Максим Горький! В одной из его сатирических «Русских сказок» модный поэт начала нашего века Евстигней Закивакин целыми аршинами строчит стихи такого примерно содержания:
Нас не подкупишь ложью сладкой, Ведь знаем мы с тобою оба, Жизнь только миг, больной и краткий, А смысл ее — под крышкой гроба!Это напоминает «замогильные» стихи Покойника, посвящаемые то таинственной А. Я., то не менее таинственной Б. Ю. (Побочный комический эффект вносится в них, правда, чисто ученическими порывами «высокого лирика», который ищет смерти, оказывается, для того, «чтоб уже никогда не смотреть, как с другим ты идешь в раздевалку…»)
Покойник и Принц Датский не зря поставлены в параллель к модному, но пустому писателю. Творчество их, как и у него, безнадежно разошлось с жизнью. Правда, писатель побит только смехом (в жизни он прочно сидел «на коне»), тогда как незадачливые юные поэты, помимо авторского осмеяния, терпят крушение и в жизни: стихи их, созданные в трудную минуту, никого не утешили и не согрели, а Покойник до смерти
Почетный член литкружка
Глеб Бородаев-младший вошел в литературный кружок на правах «почетного члена». Обычно скромный, даже заикающийся от застенчивости, он по мере развертывания «бородаевской кампании» все больше излечивался от скромности, принимая гордый и заносчивый вид. Он уже не смущался, когда его личностью («внук Бородаева!») стали интересоваться даже старшеклассники. Он снисходительно протягивал им руку и говорил: «Очень приятно. Давайте знакомиться». Да и говорил-то он теперь четко, а не мямлил, как прежде.
Писатель не высказывает этого прямо, но показывает: такой человек мог пойти очень далеко! Из таких быстро наглеющих скромняг вырастают личности самые неприятные.
Уже то, что Глеб заранее все обдумал, а затем — руками закоренелого уголовника — хладнокровно осуществил свое, может, и неподсудное, но по существу подлинно уголовное дело (он хотел, чтобы ребята, застряв в подвале, вернулись домой за полночь, а измученные долгим ожиданием родители возмутились и изгнали из школы новую учительницу, якобы разрешившую им поездку на дачу), говорит о его больших, очень больших возможностях, и, разумеется, самого худшего плана. Ведь и новую учительницу он хотел убрать из школы потому, что она мешала его «восхождению»…
Человек, готовый на все
И все же самой неприятной фигурой этой «веселой» повести кажется мне даже не Глеб, а еще одна участница литературного кружка — отличница Валя Миронова.
Не тем, разумеется, она неприятна, что отличница. Отличники бывают разные. С душой и без души. Сохранившие в себе черты, присущие «рядовым» мальчишкам и девчонкам (то есть сохранившие в себе Детство), и не сохранившие. Отличная учеба, соединенная с высокими свойствами души, дает в результате «бесконечность»: человек, как говорят, не имеет своего потолка. Он может подняться сколь угодно высоко, и людям от этого будет только польза. А вот когда пятерки даются зубрежкой или тупой, нерассуждающей исполнительностью, это…
«…Миронову я всегда представляю себе с поднятой рукой, — говорит о ней Алик, — она хочет, чтобы ей разрешили перевыполнить норму». Этим она напоминает родителей Сережи Емельянова, которые тоже, как мы помним, всё в жизни делали «как бы с перевыполнением».
Перевыполнить норму — это прекрасно. Только вот норму чего? А если тебя толкают на преступление? Тогда перевыполнение нормы будет с обратным знаком: оно будет увеличивать в мире количество подлости и преступлений.
Великий сатирик Салтыков-Щедрин заклеймил одну из верноподданнейших газет своего времени презрительной кличкой «Чего изволите?». По этому-то принципу — «чего изволите?» — и живет Миронова. Она готова идти со всеми и на все, то есть не абсолютно со всеми, а со всеми, кто в данный момент сильнее. На протяжении повести она меняет свою ориентацию быстрее, чем полицейский надзиратель Очумелов в чеховском «Хамелеоне». В литературном кружке она необычайно усердно — как говорится, глядя в рот — записывает «откровения» Святослава Николаевича («Побольше конкретных деталей, подробностей. Пусть острая наблюдательность подскажет тебе все это»); потом с таким же восторгом слушает (и тоже чуть ли не записывает!) объяснения уголовника, того самого, что уже через минуту запрет их в подвале; потом, когда командиром как-то незаметно становится Алик, она с той же готовностью слушает и его, стремясь угадать каждую его фразу… Суть ее — лакейская, она всегда готова служить истово, «с опережением», угадывая желания «шефа». Хорошо как «шеф» попадется хороший, а если нет? Тогда подобного сорта люди становятся страшнее самого «шефа». В годы оккупации такие первыми шли к врагу, предлагая свои услуги, и их искреннее рвение оплачивалось кровью тысяч невинных жертв.