Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой

Беляков Сергей

Смертельно больной Иван Франко провожал русскую армию своими антироссийскими стихами. Он печатал их в украинских газетах, что снова открылись после возвращения австрийцев. Пожалуй, самое яркое из этих стихотворений – «Інвазiя» («Вторжение»). Это диалог некоего русского с украинцем-галичанином. Русский хвастается и обещает галичанина «от ига римского спасать», расправиться с мазепинством и привезти много-много новеньких бумажных рублей. Украинец отвечает иронично и коротко. Пророчит русским гибель.

…веземРублів до вас несосвітенну силу —Бумажкі новия. А що за них знайдем?«Хiба могилу» [384] .

Еще недавно казалось, будто Галиция навеки останется за Россией. А теперь русские

военные власти всерьез задумались об отступлении за Днепр. Из Киева уже началась эвакуация.

Из воспоминаний княгини Екатерины Николаевны Сайн-Витгенштейн: «В Киеве паника. Все укладываются, собираются, бегут. На улицах и в трамваях все озабочены, только и слышны разговоры – куда бежать и как достать билеты. А эта последняя вещь трудная: у городской станции чуть ли не трое суток ждут очереди. С другой стороны, весь вокзал завален беженцами, начиная с перронов и всех залов и коридоров и кончая ступеньками подъездов. Завален в полном смысле этого слова, т. е. вся бесчисленная толпа этих стариков, детей и женщин лежит вповалку на своих узлах и просто на полу. <…> В день нашего приезда их прибыло 10 000 человек! Это беженцы из района действующей армии: из Ровно, Владимира-Волынского, Каменца, Проскурова…» [385]

384

Діло. 1915. 23 жовтня.

385

Сайн-Витгенштейн Е.Н. Дневник 1914–1918. Париж: YMCA-Press, 1986. С. 49.

Впрочем, фронт скоро стабилизировался невдалеке от старой русско-австрийской границы. За русскими даже остался Тарнополь, правда, австрийцам пришлось отдать Почаев.

Еще недавно во львовском храме Святого Юра служили православную обедню. Теперь католическая служба шла в главном соборе Почаевской лавры. В другом храме устроили синематограф для австрийского гарнизона, а маленькую церковь при архиерейском доме превратили в кантину, то есть в ресторанчик для офицеров. Иконостас австрийцы догадались вынести, но стены изрисовали порнографическими картинками [386] .

386

Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 253.

Конец москвофилов

Военное поражение обернулось катастрофой и для москвофилов. За австрийскими войсками вернулись военно-полевые суды. Новый комендант Львова генерал-майор Римль в своем рапорте австрийскому главнокомандующему писал, что русофилы – сплошь государственные изменники, которых следует уничтожить [387] . Сторонники России спасались от австрийских репрессий. Они уходили в чужую страну, которую считали родной и близкой. Появился слух, будто бы в России всем беженцам выплатят по рублю суточных, дадут новые дома и землю.

387

Москвофiльство: документи i матерiали. С. 65.

Между тем в обстановке «великого отступления» 1915 года русским военным и гражданским властям было не до галицких москвофилов. Брусилов просто отмахнулся: «…пусть эвакуируются, а у нас в пограничных губерниях они рассосутся» [388] .

Бегство бегству рознь. Обеспеченный адвокат-москвофил вроде Дудыкевича мог собрать чемоданы, сесть в вагон первого класса и поехать в Киев, а затем в Ростов – к новому месту работы. Другое дело крестьянин, у которого ни крон, ни рублей после года войны не осталось, на руках же семья, домашнее хозяйство. Несколько десятков тысяч человек забрали с собой коров, овец, свиней, погрузили на телеги все, что могли, и отправились сначала на Волынь, а потом – до самого Киева. По дороге умирали старики и старухи, беременные женщины рожали детей, которые вскоре погибали от болезней, от невыносимых для слабого организма условий жизни. Скот падал от бескормицы – крестьяне на Волыни и Киевщине вовсе не собирались страдать из-за чужаков, а потому не допускали скотину беженцев на свои луга. Не хватало даже колодезной воды, и люди начали пить болотную воду. Вскоре табор галицких москвофилов поразила эпидемия холеры. Путь на восток превращался в дорогу смерти.

388

Митрополит

Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 250.

Наконец оставшиеся в живых достигли Киева, тогда еще русского города. Но галичан в России многие невзлюбили и своими не признали. Один из гласных Киевской городской думы был недоволен беженцами: «…было бы справедливо вместо галичан, которым решительно всё равно, в каком городе России жить, лишь бы кормили, составить то же число беженцев из русских… Если задержавшиеся здесь беженцы-галичане только случайность, надлежит эвакуировать их вглубь России» [389] .

389

Цит. по: Бахтурина А.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции… С. 196.

«Россия не знает галичан, и галичане не знают России», – признавал архиепископ Евлогий. Он сам пытался облегчить жизнь беженцев, но их положение оставалось отчаянным. Табор галичан некоторое время размещался в Киеве, на Подоле. Состоятельные киевляне приходили туда как на невольничий рынок. Рассматривали стройных, загорелых прикарпатских дивчин. Выбирали себе кухарок и горничных.

Министерство внутренних дел нашло для беженцев 300 000 рублей, еще 160 000 дал благотворительный комитет великой княжны Татьяны Николаевны. Беженцам и в самом деле начали платить суточные – правда, не по рублю, а от 20 до 30 копеек [390] . Распределением помощи занимался созданный москвофилами Русский народный совет Прикарпатской Руси. О том, как именно он занимался распределением помощи, скоро узнали читатели российских газет. Журналистка газеты «Приазовский край» Мария Анчарова опросила сто беженцев [391] . Оказалось, что суточные они получали крайне нерегулярно. Больше двадцати копеек в день никто, конечно, и не видел. Возникает вопрос, кто же «более аккуратно» получал остальное? – спрашивал Владимир Короленко.

390

Неизданный В.Г.Короленко: в 3 т. Т. 1. С. 290, 291.

391

Неизданный В.Г.Короленко: в 3 т. Т. 1. С. 291.

Для сирот открыли (точнее, перевели из Львова) детский приют. Но приюты эти с давних времен были кормушками для воров и мерзавцев – легче всего обворовывать беззащитных и безответных. Дети жили впроголодь, страдали от чесотки (на мыле экономили). Некая мещанка Елизавета Стригалова, которую поставили заведовать приютом, избивала сирот до крови. Четырехлетнему мальчику Егорке порвали ушную раковину. Воспитанницу Христину начальница «беспрестанно» порола ремнем и бечевкой. Дети имели «крайне изнуренный вид» и глядели «запуганными глазками» на жестоких и непонятных взрослых [392] .

392

Там же. С. 295–296.

Большая часть галичан поселилась в Ростове, на окраине города. Жили в «общежитиях» (бараках), спали на нарах. Беженцам полагались пайки, но пайков они подолгу не получали: кто месяц, кто три месяца. Одного гимназиста поймали за попыткой продать казенную простыню. Он объяснил свой поступок просто: «Хотел получить хоть полтинник на хлеб» [393] .

Из статьи Марии Анчаровой в газете «Русские ведомости», 8 сентября 1916 года: «…женщина, плача, показывает миску какого-то темного хлебова.

393

Там же. С. 281.

– Вот, посмотрите: фунт муки и фунт капусты. Это всей семье на целый день…

И женщина навзрыд плачет… С нар раздается надрывной кашель. Это ребенок. Дети сплошь больны. Много больных и среди взрослых. Мечутся по нарам, стонут. <…>

– Почему не требуете пайков? Из казны на вас отпускаются деньги.

– Ходим, просим. Не дают. Сам (!) Дудыкевич народу не показывается. Из конторы, если кто пристает, гонят в шею… Раз полицию позвали» [394] .

394

Неизданный В.Г.Короленко: в 3 т. Т. 1. С. 279–280.