Весны гонцы. Книга 1.
Шрифт:
— Можете подождать, если волнуетесь, — с профессиональным участием сказала дежурная.
«Жива?» — подумала Алена. Сделав несколько шагов, почти упала на деревянный диван. Надо ждать.
Прямо против нее, за широкой стеклянной дверью, то и дело мелькали фигуры в белых халатах. Над дверью по большому циферблату стенных часов, будто цепляясь за все деления, еле ползла длинная стрелка.
«Как я смела оставить вчера Лильку!.. Что Лилька пережила за эту ночь? Как решилась?» — без конца спрашивала себя Алена. Каждый белый халат за стеклянной дверью, каждый звонок телефона в справочном, как удары,
Прошло двадцать шесть минут. Там, в коридоре, к двери подошли две белые фигуры и остановились. Одна из женщин с хмурым выражением лица слушала другую, а та, другая, сильно жестикулировала, и мелкие волнообразные движения рук показались знакомыми. Алена бросилась к двери, стукнула в стекло и позвала отчаянно:
— Ремира Петровна!
— Леночка! — Увидев ее, Ремира торопливо, с подчеркнутой признательностью, обеими руками пожала руку врача и выпорхнула в вестибюль.
Из ее многословного, стремительного и крайне бестолкового монолога Алена поняла, что Лиля жива и непосредственная опасность миновала — лишь бы не было общего заражения крови. Ремира Петровна, упиваясь своей ролью обманутой благодетельницы, в чем-то упрекала Алену и с неуместной патетикой, как очень плохая актриса, возмущалась неблагодарностью Лили.
— В нашем доме позволить себе такое! — Она всплескивала холеными руками, прижимала их к груди. — Мы-то считали ее девочкой, верили в чистоту! И почему было не посвятить меня? Обошлось бы все без скандала! А теперь уж по всей лестнице пресс-конференции! Слава богу, Николая Ивановича нет дома. И разве ее родители поверят, что мы не знали?
Ремира Петровна вдруг заторопилась, обрадовалась, что Алена остается.
— Все выясните. И о передачах — что нужно? И позвоните, милая!
Еще два часа просидела Алена между вешалкой и справочным. Во рту стало сухо и горько, спину ломило, в груди, казалось, все вынуто — пустота.
Она дождалась Лилиного врача, терпеливо выслушала нотацию и тогда узнала, что «самочувствие больной удовлетворительное, температура — тридцать пять и пять. Заражение, надо полагать, не наступит, необходимые меры приняты».
В институт Алена попала в обеденный перерыв, отыскала в столовой Глашу, и, по счастью, ничего рассказывать ей не пришлось: обеспокоенная долгим отсутствием Алены, она сама позвонила Шараповым и уже знала все.
— Уж раз случилось, — грустно и сердито сказала вдруг Глаша, — родила бы. Вместе бы вынянчили.
Алена до того ненавидела Гартинского, что ей даже в голову не приходила эта мысль. Да и какая из Лильки мать?.. Да еще как отнеслись бы к этому ее родители?..
— Полюбила бы ребенка и совсем другая стала бы, — тихо сказала Агния.
На миг Алене вспомнился осиротевший Лешка, беспомощный, доверчивый, теплый. «Маленьких детей легко любить», — сказала когда-то Лилька.
У входа в институт Алена столкнулась с Джеком.
— Ну и вид: зеленый в желтую крапушку! — Он было обнял ее за плечи, но она увернулась, и Джек покровительственно сказал ей вслед: — Держись, Прекрасная Елена! Все проходит, а талант остается!
Только тут Алена вспомнила, что вечером надо отчитываться.
Алена вернулась из больницы только в половине седьмого: с передачей отправила Лиле записку и ждала ответа, потом добивалась разговора с дежурным врачом и опять ждала. Собрание начиналось в семь, но идти в общежитие не хотелось — устала, и она спустилась в пустую столовку. Запивая булку остывшим, чаем, Алена глубоко задумалась, пригревшись у батареи. Какими пустыми, крикливыми казались теперь язвительные монологи, придуманные для самоотчета. Право на ошибки! А если за них расплачивается другой? Ох, только бы хватило сил!
В аудитории горел полный свет.
Алена едва прикрыла за собой дверь — Агния оказалась уже возле нее, крепко взяла за локти и, точно стараясь заслонить от всех, шепотом спросила:
— Ну как? Что Лиля?
Сухая горечь связала рот, язык ее слушался.
И тотчас же Алена услышала мягкий и спокойный, будто ничего не произошло, голос Анны Григорьевны:
— Давайте-ка сегодня отступим от обычного порядка. Сядем поближе и поговорим по душам. И свет лишний потушите.
Глава одиннадцатая. «Будет препятствий много»
— Стоп! Исполняется гимн мастерской! — провозгласил Сережа — председатель оргтройки по проведению вечера. — Затем дается четверть часа свободы (для пищеварения), после чего продолжение программы.
Сережа взмахнул руками, и все запели гимн мастерской, сочиненный к этому дню Лопатиным, Огневым и Хорьковым.
Прозвучал последний припев:
Дружно идем мы в ногу! Наш путь тернист, но мы пробьемся к цели… Будет препятствий много — Работать станем восемь дней в неделю.Прогремели отодвигаемые стулья, и все неторопливо разбрелись по квартире Зинииых родителей. Всю новенькую рижскую мебель ребята вдвинули в спальню родителей, и гостям вполне хватило места в Зининой комнате и просторной столовой с разрисованными тарелочками и добротными натюрмортами на стенах.
В этот вечер отмечались сразу четыре знаменательные даты: Первое мая и День Победы, пятидесятилетие Анны Григорьевны и свадьба Миши Березова с третьекурсницей Мариной Журавлевой. Правда, Первое мая и пятидесятилетие уже прошли, а День Победы только наступал, зато свадьба была именно сегодня — в субботу. А когда же и праздновать, как не в канун выходного?
За ужином Алена сидела рядом с Валерием. Зина — хозяйка квартиры и член оргтройки — не могла держать его при себе, и он не без удовольствия пользовался своей «безнадзорностью». Поднявшись из-за стола, Алена посмотрела на Лилю, взгляды их встретились, и, как обычно, они сразу поняли друг друга — обнялись и подошли к маленькому дивану в углу комнаты. Но в эту минуту из-за Лили словно вынырнул Валерий и занял середину диванчика.
— Девушки, я с вами! Когда еще в жизни доведется посидеть между Ермоловой и Комиссаржевской!