Весны гонцы. Книга 1.
Шрифт:
— Как поживает твой идеальный герой?
— Что? — угрожающе протянула Алена. Она отлично поняла, о ком речь, но ее до того извели цинично-практические рассуждения Клары по поводу Глеба, что она вскипала при малейшем намеке.
— Ты чего бесишься? — Джек отчетливо произнес: — Я спрашиваю: как твой великолепный кэп?
В этот момент легко, с шиком пристукивая каблуками, их нагнал Олег в паре с Ликой и, чуть не налетев на Джека, озорно ткнул его пальцем под мышку. Лика громко засмеялась, но глаза ее оставались застывшими, удивленными. Ей было невесело на этой вечеринке. И Алена это поняла.
—
— Твое какое дело! — Алена вырвалась от Джека, выскользнула из круга танцующих, пробежала по темному коридорчику в кухню и остановилась между плитой и горой немытой посуды.
До сих пор она не думала всерьез: когда и чем кончится ее дружба с Глебом? Ничто пока не грозило нарушить ее. Глеб приезжал к ней. Иногда они ездили за город, редко вдвоем, а по большей части в сопровождении свободных членов «колхоза». Иногда скопом отправлялись в кино. Глеб участвовал во всех спорах и дурачествах, с ребятами дружил, был внимателен ко всем девушкам, ничем не подчеркивал общеизвестного факта, что приезжал все-таки ради Алены. Она тоже никогда не щеголяла своей особой дружбой с ним, хотя в душе гордилась: Глеба полюбили. Надо отдать справедливость и такту «колхозников»: никто ничем не выдавал, что всем известный факт для них не секрет.
Музыка смолкла. Алена вернулась в комнату, с порога увидела Лилю и привычно двинулась к ней, привычно обняла Лилю, но совсем непривычное чувство, как невидимая стена, отделило ее от Лили.
Глава двенадцатая. Потери
Анна Григорьевна поставила условие: на целину поедет только тот, кто сдаст сессию без троек. Угрожающее положение было у Лили и у Жени, но оба так хотели ехать, что даже Лиля занималась без понукания.
Мысль о поездке на целину «озарила», конечно, Огнева. На майской вечеринке «капустник» удался на удивление. И Анна Григорьевна не только бурно аплодировала со всеми и смеялась до слез, но после сказала:
— Молодцы. Остроумно. Весело. Молодцы!
И вдруг Огнев бросился перед ней на колени:
— Анна Григорьевна! Позвольте нам бригадой на целину!
В ту же минуту Лилька, сияющая, как ребенок, протянула к Соколовой руки:
— Позвольте!
Следом за ней бухнулся Миша:
— Позвольте!
Алена:
— Позвольте!
Зина, Агния, Глаша, Олег.
— Аленке за шапкой необходимо! — воскликнула вдруг Лиля.
Под общий смех Соколова, как бы проверяя своим «рентгеновским» взглядом каждого, подняла обе руки.
— Поддерживаю и помогу.
Все закрутилось, завертелось, покатилось, понеслось. Готовились к зачетам и тут же на уроках сольного пения учили дуэты для целины, в переменах после сценической речи Наталия Николаевна слушала прозу и стихи — для целины, вечерами репетировали чеховское «Предложение», современный водевиль, сцены из «Не все коту масленица» и «В добрый час!». Показывали Анне Григорьевне и работали снова. Откуда только брались силы.
Дни летели.
— Несемся, как на ракетном снаряде, — с восторгом определил Женя, — не расшибиться бы.
Курс работал
Уже благополучно прошли зачеты. Последний — по актерскому мастерству — был настоящим праздником: о двух актах из «Трех сестер» заговорили в институте. Когда замерли последние слова Ирины — Лили: «В Москву! В Москву! В Москву!» — седовласый Линден взял Анну Григорьевну за руку и, наклонясь, зашептал так, что все услышали:
— Убила, мать, наповал. Кое о чем спорю, но методически великолепно! Завидую.
Старик Вагин, склонясь над Анной Григорьевной, взял ее руку и по-старомодному поцеловал:
— Преклоняюсь, коллега…
Барышев перебил его:
— Прошу членов комиссии в кабинет директора, — сказал он с обычной стеклянной улыбкой.
В институте существовали авторитеты, с которыми приходилось считаться, потому что от них — директора, заведующего кафедрой, замдиректора — зависело многое. Но куда сильнее, крепче был авторитет Соколовой и Линдена, их оценки иной раз для студентов значили больше, чем отметка в зачетной книжке. Пользовался доверием и старик Вагин. Человек большого таланта, с подлинной культурой и вкусом, Вагин отлично чувствовал настоящее, живое на сцене, к его мнению прислушивались, особенно уважая за прямоту.
Рассказывали, что, выйдя в коридор после экзамена «директорского курса», Вагин весело и добродушно сказал Таранову:
— Эка навалял, друг сердечный! Ох и навалял!
И вот самые уважаемые авторитеты, Линден и Вагин, уже высказались. Друзья курса, будущие режиссеры — студенты Линдена повторяли: «Нечего вам паниковать. Играли здорово все», — и тут же схватывались в споре о толковании образа Маши и Тузенбаха.
А все-таки курс ждал свою Агешу с великим нетерпением: она — высший суд.
Соколова пришла, как всегда, сдержанная.
— Комиссия в общем нами довольна, — начала Соколова, и несколько голосов робко прервали ее:
— А вы?
Она засмеялась и махнула рукой:
— Довольна!
Захлопали, закричали «ура»: похвала Агеши дорогого стоила.
— Но… — Соколова подняла руку, и все мгновенно стихло. — Я довольна последним периодом. Если бы вы всегда так работали, как в мае, мы сделали бы куда больше. Главное, — в глазах Анны Григорьевны появились веселые чертики, — чем я довольна, — то, что увидела, как вы можете работать, и теперь знаю, чего от вас нужно требовать.
Смех, жалобные стоны, трагические возгласы: «Вот это влипли! Анна Григорьевна, пожалейте! Что теперь будет!» Когда страсти улеглись, Соколова, как обычно, объяснила каждому: что и почему было верно и что неверно в сегодняшнем исполнении.
— Вы, Лена, хорошо работали этот семестр, многое нашли. Верю, что Вершинин вам мил, близок, но вы замужем, и он женат. Впереди «счастье урывочками, по кусочкам», — говорит Маша в четвертом акте. Возникающие отношения — как огонь для окоченевшего человека: и притягивают и обжигают. А вы в какие-то моменты — словно в теплую ванну сели. И особое внимание уделите деликатности в отношениях окружающих. Машина грубость — не то, что ваша — Алены Строгановой.