Весны гонцы. Книга 1.
Шрифт:
— Да ну вас! — крикнула Алена. Отчетливо представился Саша… машина… стало жутко до тошноты. — Просто… просто задержался где-нибудь. — Она сказала чту явную глупость, чтобы разрядить напряжение.
— Скоропостижно влюбился и потерял рассудок! — с ухмылкой провозгласил Джек. — А что? С этими Савонаролами так и бывает: уж влюбится — будто пятитонкой переехало!
— Я позвоню в «Скорую помощь», — нелепо и не к месту испуганно предложил Женя.
За дверью послышались шаги, все затихли, но в аудиторию вошли Агния и Лика. Узнав об Огневе, обе
— Звонить в милицию? — сказала Агния.
— Верно, верно! — подхватила Лика.
— Надо звонить, — повторила Агния. — Пойдем, Миша.
Едва открыли дверь, как, словно очумелый, ворвался в аудиторию Сергей — в пальто, в кепке, нагруженный какими-то свертками, запыхавшийся, красный.
— Ребята, ну в историю попали!.. Черт знает! Сашка в общем ничего, скоро придет. Можете начинать репетировать…
— Ты спятил?
— Что случилось?
— Расскажи толком!
Едва переведя дыхание, Сергей рассказал, как, сделав покупки для вечеринки, возвращались они с Огневым по набережной, а в переулке трое парней напали на прохожего. Саша швырнул покупки и устремился на помощь. Сергей, заорав во всю глотку, побежал за ним; дворники, свистя, заспешили со всех сторон.
Один молодчик удрал, а двоих и Сашу задержали и отправили в милицию. Сергея со свертками, как свидетеля, тоже повели.
Пока в милиции разобрались… эти сволочи орали, что прохожего стукнул Саша, а они-де защищали. Но у тех отобрали кастет. А Сашка в общем сейчас явится. Только вот рука порезана и брюки порваны.
Сережу еще расспрашивали о подробностях происшествия, говорили об Огневе, его ловкости, горячности, смелости, а Джек, поддразнивая всех, повторял, что самое примечательное в Огневе — тупость: один кинулся против троих. И тут явился сам Огнев. На распухшей щеке, пониже уха, белела наклейка, левая рука была забинтована, а левая штанина зашпилена булавками. Его встретили ликующими криками, закидали вопросами, но ни на один возрос он не ответил, разозлился, что целый час вместо работы идут тары-бары, раскричался и заставил тотчас начинать репетицию.
Алена отлично сознавала, что Огнев — талантливый, умный, остроумный, обладает бешеной энергией и волей, хороший товарищ, словом, «личность весьма своеобразная и с обаянием», как говорила о нем Глаша. Алена не могла определить, за что именно не любила Огнева, но за что-то не любила и была к нему несправедлива, хотя злилась и спорила, когда ей это говорили. В глубине души она побаивалась его — никогда не знаешь, чего от него ждать…
Когда Алена так позорно лишилась стипендии, Огнев больше всех хлопотал, чтобы устроить ей заработок (почти два месяца она работала в массовке в эстрадном театре, а на майские дни разносила телеграммы), но разговаривал с ней с таким кислым лицом, будто она ему до смерти надоела, а ведь сама Алена даже и не обращалась к нему. Иногда Алене казалось, что вот еще немного — и у них может возникнуть дружба, но этого немногого всегда и не хватало.
Памятный праздничный и трудный
Проснулась в этот день Алена рано и снова передумывала все, что было уже сотню раз обдумано: что должна сказать в райкоме? Все казалось или невыразительным, или официально-трескучим.
У себя в институте Алена, конечно, волновалась. Но, во-первых, знала, что тут полагается рассказать свою биографию и ответить на вопросы, и круг вопросов тоже примерно знала. Во-первых, тут все было привычно, все свои. Рекомендовали Глаша и Агния. Саша высказался, правда, сдержанно и коротко, но в общем за. Валя и Гриша Бакунин — члены институтского комитета — говорили даже слишком тепло.
В райкоме же ее никто не знает, и казалось, что она должна чем-то убедить незнакомых товарищей, что она достойна, что ей можно верить: ведь они же принимают и на себя ответственность, вручая ей комсомольский билет.
По дороге в райком снова проверяла, помнит ли Устав, и вдруг сообразила, что не прочла, даже не просмотрела сегодняшних газет. А если спросят… Хотела вернуться, купить газеты, но подумала, что в райкоме есть киоск.
Киоск был уже закрыт. Алене показалось, что непрочитанная газета может изобличить ее легкомыслие, безответственность. Она оставила пальто в гардеробе и поплелась по лестнице. Ее даже затрясло. На втором марше Алену вдруг нагнал Сашка.
— У тебя нет сегодняшней газеты?
— Есть. А что? — непривычная мягкость озадачила Алену.
— Да не успела прочесть. А вдруг спросят!
— Ну и не успела. — Он даже улыбнулся, что редко бывало с ним.
— Правда, ничего?.. А ты зачем сюда?
— Вдруг помрешь со страху, мне же отвечать, — отшутился он.
Алена рассмеялась.
— Уж как-нибудь… Спасибо. — Ей стало спокойнее оттого, что Саша здесь и пришел ради нее.
Пока она ждала, Саша сидел рядом, рассказывая о заводском драмкружке, которым руководил. Когда Алену вызвали, он сжал ее локоть и вошел вместе с ней.
Вся процедура продолжалась несколько минут.
На вопрос, как она, будущая актриса-комсомолка, представляет свою работу, Алена, не задумываясь, ответила:
— В молодежном театре, на целине или новостройке.
Ее поздравили со вступлением в ряды Ленинского комсомола, пожелали успеха.
Алена вышла растерянная: все так быстро и даже как-то неторжественно.
— Поздравляю, Алена. — Саша, кажется, впервые пожал ей руку. — По-моему, главное — это честность. Для нас это очень важно… «Театр — самая сильная кафедра для своего современника» — ты помнишь?
У райкомовского подъезда они простились — Саша спешил в свой драмкружок. Дома ее ждал «колхоз» в полном составе: Сережа, Миша, Валя, Зина и Валерий с праздничным пирогом Зининого приготовления. На тумбочке у Алениной кровати стояла корзиночка цикламенов с коротеньким поздравлением от Глеба и книги — ее любимый «Тихий Дон» — коллективный подарок курса.