Весны гонцы. Книга 1.
Шрифт:
Кто-то стоял рядом с ней у окна, но она не повернулась посмотреть: даже своим незачем показывать заплаканное лицо. По коридору, то и дело задевая Алену, ходили еще не устроившиеся пассажиры, громко разговаривали.
Соколова очень устала за последние дни: шли прогоны, генеральные, потом сдача программы, и ее уговорили еще вчера уехать на дачу.
Из преподавателей их провожал один Корнев. Он много помог во всех делах бригады.
Лилька, Лилька, Лилька… Как не хватает ее рядом!
Поезд набирал скорость, и встречный ветер трепал
Кончились привокзальные постройки, переплетения путей с огнями стрелок, темные ряды составов, стало просторнее взгляду. В тумане долгих северных сумерек строем проплыли высокие заводские здания со множеством светящихся окон, и потянулись улочки, напоминающие Забельск.
Хождение по коридору кончилось — все водворились на свои места.
Отставали перелески, рощицы, черные контуры деревьев наплывали на небо и стекали. Убегала дорога, цепочки домов, мелькали столбы с белыми чашечками изоляторов. Мерно стучал и покачивался вагон. За окном темнело, звезды на небе и огни на земле разгорались ярче. Ветер сильнее обливал холодом.
— Не замерзла, Алеха? — Олег возник за ее плечом. — Принести тебе вязанку или мой пиджак? Еще простудишься.
— Принеси!
Простудиться Алена не имела права — это значило бы подвести бригаду…
— Надень в рукава, будет теплее. — Олег подал Алене кофточку и, обняв ее, встал рядом у окна. — Сейчас говорили с ребятами: здорово, что Илья Сергеевич Корнев будет вместо Ладыниной. Теперь он поддаст всем жару. А то скукота завелась без Рышкова…
Ветер обрывал слова, стук поезда заглушал их.
«Люблю ездить, — белой ночью у входа в общежитие сказала Лика. — Катишь себе, и все отстает, остается позади, а сама становишься вроде бы пустой и легкой. В дороге обо всем можно думать — и не больно».
Нет, Алене было больно.
В те дни Алена будто потеряла способность чувствовать. Она все понимала, решала практические вопросы и заботливо делала все, что было еще нужно для Лили. Держалась спокойно, без усилий, ничего не преодолевая, просто не чувствуя ничего. Только есть почему-то не могла и все мучилась от жажды.
Выбрав место для могилы у молодой осинки и покончив с делами в конторе, Алена с Олегом пошли по кладбищенской дорожке туда, где могилы кончались и открывалась ровная поляна.
Они долго сидели среди поляны на куче камней, нагретых солнцем. Говорили мало: о прогнозе погоды на ближайшие дни, о могильщиках всех времен — от Шекспира до наших дней, об оставшемся последнем экзамене. А все оказывалось о Лиле.
Солнце ушло, разлив по небу бледно-желтую зарю, предвестницу тихой погоды. Алена почувствовала, что у нее под ложечкой щемит. Она поднялась.
— Какое страшное слово: никогда!.. Никогда… Никогда… Пошли!
Был уже вечер, светлый, как день, июньский северный вечер. Как всегда, во время сессии в институте допоздна сидели за книгами в читальне, в аудиториях и выходили поразмяться на лестницу, на улицу.
В общежитии,
Алене и Олегу, потеснившись, дали место. На столе перед Соколовой лежали пьесы и роли целинной бригады.
— …донести то, чего не успела донести Лиля — очевидно, продолжая разговор, сказала Анна Григорьевна и остановилась. Чуть вздрагивали ее напряженно сдвинутые брови. — Сделать все доброе, чего не успела Лиля… И чем глубже дружба, тем непреложнее долг…
Алене показалось, что Соколова сейчас встанет и уйдет, что ей не справиться, не сдержаться. Но она несколько раз крепко погладила рукой раскрытую книгу и заговорила немного тише:
— Каждый из нас если не понимал, то чувствовал, какой богатый, сложный душевный мир у Лили. Мы беспокоились о ней, старались помочь не только потому, что так несчастливо сложилась ее короткая жизнь… Много прекрасного несла она людям. Вы — ее друзья. Донести все, сколько хватит сил…
Алена заметила, что хотя Маринка и грустна, а в глазах прячется нетерпеливое ожидание. И тут поняла: Марина надеется получить Лилины роли и ехать с мужем.
«Нет, Маринка не должна, не может заменить Лику, — с неожиданной неприязнью подумала Алена. — Не может. Да и роль Гали вовсе не для нее. Ни за что нельзя отдать Лилину роль Маринке. Она чужая Лике, да и Галя получится опереточная… Нет, ей нельзя отдавать эту роль».
— Мы постараемся, Анна Григорьевна, — не вытирая бежавших по лицу слез, тихо сказала Глаша. — Мы, конечно, постараемся. Но нам очень трудно сейчас…
— Как ни трудно, — остановила ее Соколова, — это долг. Обязанность. И я не обсуждаю, я просто напоминаю, что мы обязаны. Не имеем мы права не выполнить мятые обязательства. Свои и Лилины обязательства.
— Анна Григорьевна, играть Галю нужно мне. Я знаю роль и всю Лилину работу. А водевиль пусть играет Марина.
Все повернулись к Алене, и опять ей было безразлично, что подумают, что скажут о ней: она знала, что поступает, как должна. На первом распределении целинной работы долго прикидывали, кому из них двоих — Алене и Лиле — играть «В добрый час!», а кому — водевиль. Водевиль тогда достался Алене.
Сейчас все поддержали Алену, Соколова сказала:
— Я так и хотела вам предложить.
— Маринке я помогу, все помогу, объясню… А Галю — я…
Говорили, что на похоронах Лили Илья Сергеевич сказал несколько слов, но очень душевно, искренне.
Алена тогда ничего не слышала, не видела, не ощущала, только думала, что сейчас навсегда уйдет от нее Лиля, уже «холодная и твердая, как вещь», и никогда… никогда больше… Какое страшное слово — «никогда»…
Алена не отрывала глаз от изменившегося лица, еще более детского, чем прежде, с темной тенью ресниц и знакомой родинкой на виске. Чуть шевелились под ветром цветы жасмина, и лепестки роз вокруг ее лица, и светлые волосы надо лбом.