Веспасиан. Трибун Рима
Шрифт:
Они постояли молча, каждый возносил к богам свою собственную, личную молитву. В комнате стало почти совсем темно. Рабы, в чьи обязанности входило зажигать лампы, ожидали на почтительном расстоянии в углу атрия, не осмеливаясь мешать главе семейства, молящегося вместе с наследниками. Единственным звуком оставался плеск фонтана.
Вскоре Тит хлопнул в ладоши, нарушив тишину.
– Варон, ты где? Принеси вина. Почему так темно? Что происходит в доме, заснули все что ли?
Варон влетел в комнату, успев на бегу от души пнуть под зад зажигателя ламп, побуждая того к действию.
– Прости, господин, мы ждали, пока… – тут управляющий домом замялся.
– Да-да, знаю. И были правы. Но теперь – вина и света!
Через несколько минут комната уже ярко освещалась огнем многочисленных
– А, дорогая, ты как раз вовремя, – приветствовал жену Тит, вставая. – Я собираюсь предложить тост, возьми чашу.
Он подал ей сосуд, уже наполненный лучшим кекубанским вином, слегка разбавленным водой. Взяв свой кубок, римлянин воздел его над головой с таким энтузиазмом, что расплескал немного.
– Завтра мы едем в Рим, в дом твоего брата. Перед отъездом нам надо принести жертву богам, чтобы те способствовали нашему предприятию и помогли благополучно вернуться назад. За Рим и род Флавиев!
– За Рим и род Флавиев! – эхом подхватили домочадцы и осушили кубки.
Часть II
Рим
Глава 5
Темное облако на горизонте росло. Было утро третьего дня путешествия, и по мере того как Флавии приближались к величайшему на земле городу, Веспасиан все сильнее ощущал богатство столицы, проливающееся и на ее округу. Свидетельства того бросались в глаза повсеместно. Поместья и поля уступили место обширным, ориентированным на рынок огородам, в которых тысячи рабов корпели над грядками с латуком, пореем, луком и благоуханными травами. Привратники провожали путников подозрительными взглядами, словно видя в каждом потенциального вора. За позолоченными воротами открывался роскошный вид на величественные виллы, расположенные на склонах холмов. Сама дорога оказалась куда оживленнее, чем представлял Веспасиан. Поток всех возможных видов транспорта двигался по Саларийской дороге, а перевернувшиеся повозки со сломанными осями, рассыпанный груз и понуро тянущиеся колонны скованных невольников означали, что продвигаться по обочине выходило и быстрее, и безопаснее для ног животных.
Их группа состояла из Веспасиана с братом и отца, все на верховых лошадях, следом в запряженной мулами крытой четырехколесной повозке – реде – ехала Веспасия. От духоты, царящей в этом неуклюжем экипаже, громыхающем по дороге с гор, сидящую на мягких подушках госпожу спасали две рабыни с опахалами. За редой катилась тележка с багажом, которую толкали два домашних раба. Еще три невольника, личные слуги мужчин, ехали на мулах, замыкая шествие. В качестве охранников Тит нанял трех бывших легионеров, чего оказалось вполне достаточно, чтобы обеспечить безопасное путешествие.
Продвижение по Саларийской дороге было неспешным, по большей части из-за тихого хода реды. В этом имелись свои преимущества, поскольку им пришлось провести в дороге две ночи вместо одной, останавливаясь у семей, с которыми Флавиев связывали узы гостеприимства. За обедом хозяева и гости к взаимной выгоде обменивались обещаниями помощи. Тит предлагал услуги своего шурина Гая, бывшего претора, могущего пособить в придворных или гражданских тяжбах, в обмен на рекомендательное письмо к магистратам или членам императорского двора. Тит с радостью пускал имя Гая в ход, получив заверения жены, что любая – в пределах разумного – их просьба будет исполнена в обмен, естественно, на услуги со стороны Тита в будущем. Веспасиан с интересом наблюдал, как главы двух семей договариваются поддерживать друг друга завтра, прекрасно понимая, что послезавтра могут стать непримиримыми соперниками.
По мере приближения маленького каравана к цели Веспасиан все чаще размышлял, как же ему вести себя в этом в высшей степени нацеленном на состязание обществе, где единственной твердой опорой оставались верность Риму, своему роду, а также личная честь и достоинство? Пока лошадь медленно шла по уходящей к вершине холма дороге, юноша вглядывался в мрачные тучи на горизонте и думал, сумеет ли он влиться в эту бурную жизнь, или хотя бы приспособиться к ней. Дорога бежала вперед, несмотря на кручу, и не успел молодой человек прийти к определенному решению, как оказался на вершине.
Он ахнул и остановился. Забыв обо всем, Веспасиан отказывался верить собственным глазам, потому как наблюдал самое величественное в жизни зрелище. Милях в пяти от него, увенчанный пеленой смога от полумиллиона очагов, кузнечных и керамических печей и дубилен, располагался на своих обнесенных высокими кирпичными стенами с могучими башнями семи холмах центр самой могущественной на свете империи – Рим.
– Помню, как на этом самом месте я стоял и дивился сорок лет назад, когда мать везла меня в столицу в твоем возрасте, – сказал Тит, натянувший поводья рядом с сыном. – Когда человек видит Рим в первый раз и ощущает все его величие и собственное ничтожество, он понимает, что есть только один выбор: служить этому городу или быть раздавленным им, потому как третьего не дано.
Веспасиан посмотрел на отца.
– В моем случае о выборе речь не идет, – негромко ответил он.
Тит улыбнулся и, поглаживая коня по холке, озирал раскинувшийся перед ними мегаполис.
– Если это зрелище так впечатляет нас, то представь, что чувствует перед лицом такой мощи обросший шерстью варвар из германских или галльских лесов. Стоит ли удивляться, что их вожди переступили себя и стремятся стать гражданами Рима? Как наши италийские союзники, сто лет назад развязавшие войну за право получить римское гражданство. Они тоже хотели служить, а не быть раздавленными. Рим имеет свойство засасывать человека, так что просто берегись, сынок, как бы он не выплюнул тебя.
– Только попробовав этого недоростка на вкус, господин Рим явно предпочтет сплюнуть, а не глотать! – Поравнявшийся с родными Сабин расхохотался собственной остроте.
– Очень смешно! – огрызнулся Веспасиан.
Как ни ценил он грубоватую шутку, овладевшее им чувство неуверенности не располагало к подобному легкомыслию. Двинув в бока коня пятками, юноша поехал вниз по холму. Сзади до него доносился голос Тита, распекающего старшего сына за неуместную реплику.
Вглядываясь в столицу империи, застывшую на равнине и купающуюся в утреннем солнце, в то время как жизненные соки вливались в нее по жилам дорог и акведуков, Веспасиан восхищался ее величием и силой. Юноша воспрянул духом. Быть может, отныне его не будет удовлетворять узкий мирок, очерченный горами вокруг сельской виллы. Быть может, отныне он не станет довольствоваться ежедневной рутиной хлопот по поместью и разведением мулов, когда единственным отличием одного периода от другого служит только смена времен года. Ему предстоит вступить в огромный и опасный мир, где нужно выжить и преуспеть. Охваченный растущим возбуждением, он летел вниз по холму, не слыша призывов отца придержать коня. Молодой человек прокладывал себе дорогу среди других путников, думая только о том, чтобы поскорее достичь цели.
Через пару миль движение замедлилось по причине того, что расположенные по обе стороны гробницы, большие и маленькие, стали наступать на дорогу, сужая ее. Веспасиан остановился и, читая высеченные на стенах имена, ощутил прикосновение руки истории. Здесь прославленные имена соседствовали с теми, о которых ему никогда не приходилось слышать. Одни склепы казались древними, другие – недавно возведенными, но у всех имелось нечто общее – покоящиеся в них останки принадлежали мужчинам и женщинам, посвятившим свою жизнь тому, чтобы Рим из кучки глинобитных хижин, примостившихся почти восемь веков назад на Капитолийском холме, разросся до одетого в кирпич и мрамор мегаполиса, пред стенами которого сейчас стоял юноша. Все радости и горести этих римлян, чьи души удалились в страну теней, все их успехи и неудачи слились в единое целое славы города. Всем им было отведено свое время, и Веспасиан надеялся, что они с пользой потратили его, потому как обратного пути из темной обители за Стиксом не существует. Он поклялся себе, что прежде чем сам переправится через эту реку, сделает все от него зависящее, чтобы город, в который ему предстоит вступить, стал благодаря его скромным усилиям еще чуточку величественнее.