Вестники Митры
Шрифт:
— А кто повез барахло?
— Как?.. — Ган Табек выпучил глаза и в изумлении уставился на варвара. — Как «кто»? Гури, конечно! Племянник Нассета.
— Я думал, тебе известно все. — Он покачал головой и улыбнулся. — Ты провел меня, северянин. Меня, шемита, сына знаменитого Эбеля! Что ж, неплохо…
— Гури… — не слушая его, задумчиво протянул Конан. — А почему в Акит?
— Там живет его дед — отец отца. Может, слышал о Затейнике Бездомном?
— Слышал.
— Вот он и есть дед Гури. Он терпеть не может Нассета, а тот его. Так и ненавидят друг друга всю жизнь… — Ган Табек вдруг запнулся и замолчал.
— А дальше? — спросил Конан, которому в этой истории что-то тоже показалось странным.
— Погоди…
— Да, через Гури, — нехотя ответил варвар, отлично понимая, что скрывать уже нечего.
— Но почему тогда он не сказал об этом мне? Круглая физиономия Гана Табека побагровела от злости и огорчения.
— Пес… — прошипел он сквозь зубы. — Всех надул…
— Всех надул, — эхом повторила Илиана. — Кроме меня.
— Что? — Ган Табек поглядел на нее удивленно.
— Кроме меня! Ты, дурень, отдал ему сафьяновую коробочку да еще рассыпался в благодарностях! Не видать бы нам сейчас пчелы, если б… если б…
— Говори толком, — приказал Конан, отшвыривая в сторону опустевший за время беседы кувшин.
— Слушай, северянин, — торжественно начала Илиана, явно весьма и весьма довольная тем, что главная роль перешла от мужчин к ней. — Мы давно решились бежать от Эбеля, очень давно. Для этого несколько лун тому назад Ган Табек якобы по неосторожности свалился с лошади вниз головой и лишился разума — разумеется, тоже якобы. Пин сам чуть не сошел с ума, пытаясь вылечить единственного сыночка, но все было зря. Гану Табеку день ото дня становилось все хуже и хуже. Наконец он пришел в то состояние, в каковом и пребывал до сих пор — ну, кроме вечера и этой ночи. Ты спросишь, зачем он притворялся? Да затем, что Эбель всегда знал о том, что сын его при всей доброй и нежной душе и тонком уме отягощен ужасным пороком — тягой к воровству. Что ты так сморщился, Ган Табек? Или я лгу?
— Нет, — буркнул сын купца, отворачиваясь.
— Так вот, Конан. Когда с Ганом Табеком случилось то несчастье, пин совершенно потерял бдительность и уже не следил за каждым жестом его, каждым взглядом и шагом. Конечно, моему возлюбленному пришлось напрячь все силы и на время прекратить воровство — дабы никто ничего не заподозрил…
— Я сразу понял, что с головой у него все в порядке, — вставил киммериец, пожимая плечами.
— Ты… Ты — зоркий орел, сильный лев, ловкий леопард и хитрая змея… — похвалила его Илиана. — Остальные не таковы. Им и на ум не пришло, что Ган Табек всего лишь прикидывается… Так вот. Однажды слуги вывезли страдальца на прогулку…
— Об этом я сам расскажу, — влез Ган Табек. — Тебя же там не было!
Илиана фыркнула и с достоинством удалилась в свой угол.
— Да, Конан, однажды слуги вывезли меня на прогулку в тот сад, что расположен на южной стороне Шадизара. Расстелив на траве покрывало, они усадили меня туда, а сами сели в пяти шагах и затеяли игру в кости. Некоторое время спустя к ним подошел некий господин с золотым кольцом в носу. Он приветливо улыбнулся и извлек из сумы, что висела у него на поясе, оплетенный стеклянный кувшин. Глаза моих нерадивых слуг загорелись — ведь в нашем доме они могут пить только воду, ибо у отца все бутыли и все кувшины сосчитаны и горе тому, кто осмелится покуситься на хозяйское вино!
Господин с кольцом в носу любезно предложил слугам испробовать его прекрасного вина. Заявив, что все четверо ему ужасно понравились (вот уж грубая лесть, но мои кретины, конечно, не распознали фальши), он вытащил пробку и протянул кувшин старшему. Ну а на дармовщинку-то отчего б и не выпить?
Короче говоря, скоро на дне кувшина не осталось и капли. Пока я агукал на своем покрывале, умирая от злости, эти твари нажрались как свиньи! И тут вдруг произошла странная штука! Старший, широко зевнув, глупо хихикнул и повалился прямо на траву — через мгновение он уже спал, могучим храпом отравляя и без того жалкое существование букашек и птичек. Остальные трое посмотрели на него с удивлением, но и сами тотчас начали зевать и валиться рядом с ним. В общем, уснули все.
Я разъярился. Я даже не мог притворяться дальше — я встал и, подойдя к щедрому господину, сказал: «Что за дрянь ты подсыпал моим слугам, незнакомец? И с какой целью?» Думаю, голос мой дрожал от негодования и весь вид был необычайно грозен. Однако господин ничуть не смутился — видно, из храбрецов. Мило мне улыбнувшись, он ответил: «Дорогой Ган Табек, я рад, что ты доверяешь мне настолько, что даже бросил строить из себя полуидиота (признаться, я был польщен, потому что меня еще ни разу не принимали за полуидиота — всегда за полного). Присядь, потолкуем о делах — твоих и моих».
Не буду скрывать, я и удивился, и оробел. Он знает меня, а я был так неосторожен… Тем не менее я сел. «Не тревожься о слугах, — продолжал незнакомец, — скоро они проснутся. Я к тому времени уже уйду, а ты снова отвесишь челюсть и пустишь слюни — никто ни о чем и не догадается. Так вот, зовут меня Гури. Буду откровенен с тобой, Ган Табек, ибо давно слежу за жизнью твоей и знаю совершенно определенно: ты намереваешься сбежать от отца с красоткой Илианой, не так ли?» Я кивнул, не в силах вымолвить и слова. «Очень хорошо, — улыбнулся он. — Ты поступаешь верно, ничего не отрицая. За это и я расскажу тебе кое-что. Я — племянник Нассета… О, не пугайся так. Да, твой отец и мой дядька терпеть не могут друг друга, но, между прочим, у Нассета есть враг и поопаснее Эбеля. Это — мой дед, Затейник Бездомный. Ты слышал о нем когда-нибудь?» Я мотнул головой, давая понять, что нет, не слышал. «Странно. В Аките — есть такой город в Туране — моего деда знают все. На самом-то деле его зовут Джанхедом, но никто уж и не помнит ныне его настоящего имени. Затейником его прозвали из-за веселого нрава, а Бездомным… Ха-ха… Потому что есть у него одна маленькая слабость — обладая несметными богатствами, он обожает жаловаться и встречному и поперечному на ужасающую свою бедность. Он говорит, что нет у него ни куска хлеба, ни медной монеты, ни сада, ни дома… Ясно, никто ему не верит — кто не видал огромного белого дома в сердце Акита, принадлежащего ему? Кто не слыхал о чудесных садах за городской стеной? Кто не бывал в его трактирах и постоялых дворах?… О-о-о, он очень, очень богат.
И вот, когда я навещал его тому уж полгода назад, он признался мне со слезами на глазах, что есть одна вещица, обладание коей сделает его по-настоящему счастливым. „И что за вещица?“ — полюбопытствовал я. „Серебряная пчела Митры“, — таинственным шепотом ответил дед. Я так и подскочил в кресле. „Ну как же! Ведь Насеет гоняется за ней без малого полтора года!“ — без колебаний раскрыл я Затейнику тайну дяди. „Насеет? — Дед побелел и заскрипел остатками зубов. — Ну уж не-ет. Этому проходимцу я не позволю завладеть моей собственностью!“ Я удивился: „Твоей? Но ты же сам только что говорил, что хочешь ее приобрести, а…“ Он недовольно сморщился. „Не перебивай меня, внук. И помни, то, чем я хочу обладать, уже и есть мое. А Насеет, будь он трижды старшим братом твоей матери, пчелу не получит“.
Затем мы пошли прогуляться в сад, и там беседа продолжилась. Я узнал, что пчела сия не простая — она предвещает своему хозяину несчастья, так что всегда можно уберечься и обойти опасность окольной дорогой. Еще я узнал, что Эбель — нынешний ее владелец — не соглашается продавать ее ни за какие богатства. В довершение дед сообщил ivpie, что благородный пин в скором времени прибудет в Шадизар, мой родной город, где живу я с дядей своим Нассетом, и просил всенепременно добыть для него желаемую вещицу. „Я, — сказал Затейник, — обещаю тебе и клянусь, что после моей смерти ты останешься единственным моим наследником, а посему и пчела достанется потом тоже тебе. И еще: если тебе понадобится чья-то помощь (наверняка понадобится), не жалей ни золота, ни добрых слов. Пусть тот, кто будет рядом с тобою в сем важном деле, знает твердо: здесь, в Аките, у него будет все. Я осыплю его самоцветами, я подарю ему один из моих лучших домов, я… Я сделаю для него то, чего не сделал бы и бог для безгрешного. От моего имени ты можешь обещать ему это“.