Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
— Сэр, — Понтий Ломбардский угрюмо посмотрел на собаку, не пытаясь, однако, взять её за ошейник и оттащить от принца в сторону. — Наверное, пса стоило оставить дома…
— Он мало гуляет, а на охоту поедем не скоро, — Джон отпихнул разыгравшегося волкодава, встал, отряхнулся и сунул ногу в стремя. — И вообще, почему ты настолько его не любишь? Вчерашним днём хвост едва не отдавил, сегодня предлагаешь запереть одного… Хватит болтать, поехали! Сегодня надо успеть сделать множество дел. Кстати, Понтий, ты слышал, что мы нашли в Тауэре часть сбережений Лоншана? Представь, полмиллиона фунтов!
— Ого! — поднял брови Годфри, слышавший
Беседуя о том, что обычно именуется «важными государственными делами», а на самом деле подсчитывая, насколько пополнится государственная казна после конфискации имущества бывшего канцлера, принц, архиепископ и Понтий направили своих лошадей к мосту, вслед за первым отрядом стражи и оксфордских дворян. Несколько рыцарей, выстроившихся в две цепочки, прикрывали сыновей Генриха II справа и слева. Сэр Мишель вместе с оруженосцем и Гаем ехали впереди отряда, прикрывавшего тыл, сразу за спинами Годфри и его единокровного брата.
На мосту было несколько поспокойнее, нежели на набережных или улицах Саут-Уарка. Счастливые зрители усеивали крыши выстроенных по краям моста домиков, на пороге маленькой деревянной церквушки стояли несколько бродячих цистерианцев и священник храма, надевший праздничные ризы. Рядом толпились несколько пилигримов с оливковыми веточками на головных уборах и нищенствующих братьев из Клюни.
— Благословите их, милорд, — сказал Джон, кивком указывая Годфри на монахов и паломников, лица которых светились от радости при виде всеанглийского понтифика. — А я ради праздника… — принц засунул руку под плащ, пошарил на поясе и тут же разочарованно вздохнул, обернувшись к Понтию: — У тебя мелочи нет? Одолжи немножко наследнику английской короны…
Процессия остановилась у порога часовни. Святые братья, обалдевшие от восторга, сразу кинулись к архиепископу, бормотавшему «Benedictus sis» [15] и отпускавшему благословения направо и налево. Священник — довольно молодой парень — кинулся целовать руку Годфри, архиепископа окружили клирики, а Джон, получив от Понтия несколько серебряных монеток, увлечённо занимался благотворительностью. Волкодав, не отходивший от хозяина, спал стоя.
«Умилительная картина, — пытаясь состроить надлежащую моменту благочестивую физиономию, подумал Гунтер, наблюдавший со стороны за восхищёнными монахами и паломниками. — Потом всю жизнь будут вспоминать, как поцеловали руку архиепископу Кентерберийскому и получили на пиво от принца Джона…»
15
«Благословен будь» (лат.)
— Дева Мария… — выдохнул сэр Мишель. — Джонни, посмотри!
— Где дева Мария? — не понял Гунтер. Может быть, начались обычные средневековые чудеса? Германец метнул быстрый взгляд на польщённого народной любовью принца и обомлел.
Человек в коричневом плаще медленно подходил к королевскому сыну, держа руку за пазухой. Лицо его, полуприкрытое капюшоном коричневатого плаща, оставалось в тени, но фигура показалась Гунтеру смутно знакомой. Он, как и сэр Мишель, видел этого человека раньше, не столь давно…
Никто не успевал предпринять хоть что-нибудь. Годфри вообще не видел невзрачного пилигрима, говоря
— Джон! — взревел сэр Мишель. — Принц, осторожнее! Справа!
Сын короля Генриха в этот момент протягивал человеку серебряный шиллинг со словами: «Прими, добрый странник, и молись обо мне».
Добрый странник шиллинг взял, упрятал под плащ, после чего резко выхватил из-под одежды кинжал и молча ударил нагнувшегося с седла принца в грудь.
Непонятно, кто именно спас жизнь наследнику английской короны. Видимо, избавителей было двое: вовремя заоравший сэр Мишель и ирландский волкодав, проснувшийся от вопля рыцаря. Собака стояла рядом с убийцей, даже не глядя на него. Но едва послышался выкрик норманна, огромный зверь встрепенулся, увидел ударившую его хозяина руку пилигрима, который заносил кинжал для второго удара, и беззвучно, с удивительной для такого тяжёлого тела быстротой, прыгнул вперёд.
Хрустнуло сломанное челюстями волкодава запястье, душегуб завизжал, пытаясь вырвать руку, а когда зубы собаки разомкнулись, отскочил в сторону, чтобы мгновение спустя быть заваленным псом на деревянный настил моста. Волкодав, по-прежнему не издав ни звука, вцепился в глотку покушавшемуся, зубы перекусили шейные жилы человека. Мгновение спустя челюсти сжались ещё сильнее, сломав позвоночник.
Только что всё было тихо и благочинно, а сейчас поднялось невероятное смятение. Несколько дворян вслед за сэром Мишелем и Гунтером кинулись к порогу церквушки, оставшаяся позади охрана зашумела, пытаясь пробиться к принцу, заржали напуганные лошади, Гай, оттолкнув замешкавшегося Джеффри Монмута, подлетел к нагнувшемуся к гриве лошади Джону, а перепуганные монахи окружили архиепископа, пытаясь охранить Годфри непонятно от чего. Шестеро сарацин, привезённых Понтием, мгновенно оказались рядом с конём Джона, пропустив к принцу только Гисборна.
— Ваше высочество! — срывающимся голосом воскликнул Гай, хватая принца за плечо. — Вы живы?
— Кажется, — прохрипел Джон. — Кто бы мог подумать…
Сэр Мишель в этот момент пытался оттащить ирландского волкодава от тела убийцы, залитого кровью из разорванных зубами собаки артерий. Бесполезно. Пёс держал уже умершего человека за шею, не желая отпускать добычу, и, когда рыцарь дёргал ошейник, урчал, не разжимая челюстей. Гунтер усердно изображал из себя телохранителя, поводя вправо-влево автоматным дулом.
— Отпусти его, Мерлин, — раздался голос принца. Джон с помощью Гая спустился с седла и подошёл к телу. С другой стороны сквозь толпу цистерианцев пробился Годфри и хмуро оглядел натёкшую на доски моста кровавую лужу. Постепенно место покушения окружали рыцари и городская стража, держа вход в храм в кольце.
— Великий боже, — Джон поднёс два пальца ко лбу. — Годфри, с тебя праздничная месса за избавление единокровного брата от лютой смерти… Всё-таки он меня поранил!
Первый удар убийцы пришёлся по золотой цепи, носимой принцем на шее. Лезвие соскользнуло вбок, расцарапав грудь, но за рёбра не вошло. Такая рана была не только не смертельной, но даже почти не беспокоила.