Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
При мысли о завтраке Гай почувствовал себя куда бодрее, нежели прошлым вечером. Потом ему вспомнилось обещание, данное отцу Колумбану — обязательно посетить Сен-Мартен-ле-Тур, собор святого Мартина, и сэр Гисборн только сокрушённо вздохнул. Из-за неразумного животного он теперь кругом виноват перед святым, чьи чудотворные останки немилосердно расшвыряли по всему храму, находившемуся под покровительством того же святого Мартина, только расположенному в Англии. Дугал, узнав подробности этой истории (ведь рассказывать всё равно придётся), получит большое удовольствие и повод от души посмеяться. Шотландец вообще не испытывал особого почтения
Уже на лестнице сэр Гисборн приостановился и удивлённо поднял бровь. Доносившееся снизу неразборчивое бормотание посетителей стихло, без труда заглушённое юношески звонким и на удивление чистым голосом, самозабвенно распевавшим под сопровождение переливов струн виолы. Пели на провансальском диалекте, как и надлежало истинному трубадуру, но с заметным итальянским акцентом, с головой выдававшим подлинную родину исполнителя.
Гай хмыкнул и в два прыжка преодолел оставшиеся ступеньки. Его разбирало любопытство: неужели столь изысканным способом развлекается кто-то из спутников мэтра Барди?
Вместительное помещение обеденного зала сейчас казалось ещё больше — торговцы, судя по долетавшей со двора перекличке, бодрому ржанию лошадей и надрывному скрипу колёс, готовились к отъезду. Через распахнутую дверь и подслеповатые окна падали блеклые лучи осеннего солнца, освещая до блеска натёртые маслом деревянные столешницы и рассыпанную по полу свежую солому.
Своего попутчика Гисборн увидел почти сразу: длинноволосый человек в жёлто-чёрном клетчатом одеянии, постоянно вызывавшем недоумённые взгляды, расположился в самом удобном месте — поближе к стойке и недалеко от двери. Возможность в случае неурядиц беспрепятственно исчезнуть, видимо, стала у Дугала намертво въевшейся привычкой.
В другом конце залы, возле еле теплившегося очага, обосновалась почтительно стихшая компания из пяти или шести служащих мэтра Барди. Певец, остановившийся перевести дух, а заодно принять восхищённое аханье и оханье друзей, по своему основному роду занятий, несомненно, относился к их сословию.
— Это кто? — спросил сэр Гисборн, присаживаясь за стол и взглядом указывая на менестреля, снова взявшегося за инструмент. Вокруг мгновенно разгорелся спор о том, какая именно песня угодна почтенному обществу.
— Френсис, — кратко, но маловразумительно ответил Дугал, как обычно, переиначивая иноземное имя на свой манер.
— Френсис, а дальше? — Гай подозревал, что у неизвестного певца, кроме имени, имеется также фамилия, или, на худой конец, прозвище.
— Не знаю, — отмахнулся Мак-Лауд. — Не мешай, дай послушать.
Сотоварищи менестреля наконец пришли к единому мнению. Узнав пожелание своих друзей, молодой человек согласно кивнул и пробежался пальцами по натянутым на широкий гриф виолы струнам.
«Женщины наверняка без ума от такого смазливого красавчика, — с некоторым презрением к суетности и легкомыслию слабого пола подумал Гисборн. — А он, если не глуп, вовсю этим пользуется. Только полюбуйтесь — распустил хвост, как фазан по весне!»
Певец в самом деле вполне заслуживал подобного определения. Хорошо (и даже не без роскоши) одетый, на вид лет восемнадцати или девятнадцати, невысокий, однако не кажущийся слабым, черноволосый и смуглый. Довершали картину несколько
Раздались приглушённые смешки — очевидно, многие знали упомянутую «прекрасную Изабеллу» отнюдь не с лучшей стороны. Менестрель сдавленно хмыкнул и продолжил дальше:
Ах, только тайная любовь, Да, только тайная любовь, Бодрит и будоражит кровь, Когда мы втихомолку…На втором этаже гулко хлопнула дверь какой-то из жилых комнат и послышались торопливые шаги спускающегося вниз человека. Никто из слушателей, увлечённых течением задумчиво-вкрадчивой мелодии, не обратил на это внимания.
…Друг с друга не спускаем глаз, Друг с друга глаз не сводим…— Франческо!
Струны пронзительно звякнули, песня оборвалась на полуслове. Кто-то охнул и принялся лихорадочно выбираться из-за стола.
— Сколько раз повторять: перестань заниматься ерундой! Мессиры, почему вы всё ещё здесь? Собираетесь выезжать завтра? Может, мы вообще никуда не поедем, а предоставим господину Франческо возможность без помех заняться музицированием? Почему никто из вас не может выполнять свою работу без окрика и это обязательно нужно делать мне? Я что, надсмотрщик за рабами или нянька для неразумных младенцев?
Гневная речь, произнесённая суховатым, наполненным тщательно сдерживаемой яростью голосом, принадлежала явившейся под шумок в общий зал молодой женщине в зелёном платье. Если Френсис (чьё настоящее имя, как выяснилось, было Франческо) имел в виду под «прекрасной Изабеллой» именно её, то он безбожно польстил этой особе. Гладко зачёсанные назад и собранные в узел тёмно-рыжие волосы, лицо с заострёнными чертами и размашистые движения отнюдь не добавляли даме привлекательности, несмотря на молодость, изящное сложение и скромный, но дорогой наряд.
— Всякий раз, стоит мне хоть на миг упустить вас из виду, вы тут же что-нибудь устраиваете! — не на шутку разошлась девица. — Мне надоело вечно бегать следом, вытаскивать вас из неприятностей, а потом оправдывать перед мессиром Барди! Хватит с меня!
— Но, мистрисс Изабелла… — кто-то отважился робко подать голос. — Мы же не сделали ничего плохого…
— Сейчас не сделали! — презрительно бросила рыжая фурия. — Благодарю покорно!
— Монна Изабелла, вы наш ангел-хранитель, — певец, здорово струхнувший, но не потерявший бодрости духа, сделал неуверенную попытку обратить всё в шутку. — Только, если мне будет позволено заметить, для ангела и благовоспитанной девицы вы слишком много кричите…