Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
— Начали!
Гай послушно проговорил «один», «два»… сбился на счёте «три», заворожённый стремительный мельканием загадочных инструментов и быстро смекнув, что видит обыкновеннейшие отмычки для незаметного вскрытия дверных, сундучных и иных замков. Ящик сопротивлялся недолго, раздался щелчок, лёгкий сухой треск и крышка отскочила.
— Семь, — со сдержанным уважением проговорил Франческо и подался вперёд, с любопытством заглядывая внутрь сундука. Гай хмыкнул и сокрушённо покачал головой, что долженствовало означать: «С кем я только связался?»
— Между прочим, я редко злоупотребляю своими умениями, — точно оправдываясь, сказал
Сэр Гисборн ничего не ответил, предоставив компаньону самому выяснять непростые отношения с собственной совестью. Его куда больше притягивала внутренность сундука, выложенная посёкшимся лиловым бархатом, и десяток заключённых в ней свитков. Кроме бумаг, в ящике обнаружилась плоская резная шкатулка из желтоватой кости — судя по размерам, предназначенная для хранения какой-то книги.
— Глянем? — полувопросительно, полуутвердительно произнёс Мак-Лауд и, не дожидаясь ответа, вытащил шкатулку, поставив её отдельно, затем извлёк свитки, ссыпав их в мгновенно раскатившуюся, похрустывающую горку. Почти на всех посланиях болтались привешенные на витых шёлковых шнурках печати — тяжёлые, зелёного или кроваво-коричневого сургуча, с глубоко вдавленными изображениям гербов. Каждое письмо посередине опоясывала тщательно завязанная несколькими узелками кручёная нить.
Гай неожиданно понял (словно еле слышный печальный голос вкрадчиво прошелестел ему на ухо), что, как только они развернут и прочтут хотя бы один из свитков, ничто больше не станет прежним. Это тот самый поступок, который невозможно исправить или искупить, но который необходимо совершить, хотя твоя душа и твоё воспитание отчаянно сопротивляются. После не будет никакой обратной дороги, но в какой-то мере это даже к лучшему. Сожжённый мост — самое верное, хотя и безжалостное средство заставить армию двигаться вперёд и только вперёд.
Поэтому сэр Гисборн протянул руку, взял первое попавшееся письмо, с некоторым усилием распутал хитроумные узлы (краем уха слыша протестующий шёпот Франческо) и развернул лист на столе, придавив края тяжёлыми медными подсвечниками. Дугал немедленно перегнулся через стол, увидел ровные ряды строчек, выведенных ярко-красными чернилами, и озадаченно спросил:
— Слушайте, это на каком языке?
Подобных букв — округлых, напоминающих ряды бегущих волн — Гаю тоже раньше видеть не доводилось, но Франческо твёрдо сказал:
— На греческом. Нет, прочитать и перевести я не смогу. Мне просто довелось увидеть, как выглядит греческий алфавит в письменном виде — в Ливорно, там живут ромеи и греки, а я оттуда отправлялся во Францию, — он помялся и нерешительно добавил: — Раз мы вскрыли одно послание и ничего не поняли, может, с другим повезёт больше?
Следующее письмо вскрывал Мак-Лауд, и удача его не оставила — свиток заполняли привычные латинские буквы вперемешку с цифрами, однако разгадать смысл этого текста мог только осведомлённый человек. Гай предположил, что перед ними долговая расписка или перечень отправленных куда-то и полученных сумм. Франческо, тщательно изучив записи на листке, согласился с ним, многозначительно отметив, что отправитель позаботился не указывать имена, названия торговых домов или городов, ограничившись незамысловатыми: «Пришло столько-то», «уплачено столько-то», «долг такой-то». На месте подписи стояла маленькая синеватая печать, скорее всего, небрежно оттиснутая кольцом — еле различимая птица с развёрнутыми крыльями.
Обозлившийся
— «Писано на день святого Георгия, год 1189», — вполголоса прочёл Гай. — Вторая половина апреля. Интересно, о чём и с кем договаривался покойный канцлер?
— Лучше спроси: этот договор отменили в день его смерти или нет? — посоветовал Дугал. Он небрежно отодвинул рассыпанные листы, облокотился на стол, положил подбородок на сдвинутые кулаки и вопросительно воззрился на компаньона глазами цвета недозрелых орехов. — Что теперь? Вскрывать остальные? Я могу…
— Верю, — кивнул Гай. — Но стоит ли? Допустим, мы найдём ещё кипу бумаг, предназначенных непонятно кому и гласящих неизвестно о чём.
— Я мог бы попробовать разобраться в этих записях, — робко заикнулся Франческо, и оба рыцаря точно сейчас вспомнили, что рядом с ними находится представитель торгового сословия, рождённый и воспитанный среди закладных бумаг, счетов и доверенностей. — Даже по такой малости можно проследить пути упомянутых сумм. Но мне понадобится время, причём изрядное — от седмицы и больше, а также дополнительные сведения и возможность заглянуть в учётные книги некоторых торговых домов, за что придётся заплатить…
— Думаю, это пока обождёт, — рассудил Гай. — Подведём итоги наших невесёлых размышлений и открытий. Как выражаются господа законники, главнейший вопрос таков: считать ли найденные нами пергаменты частью приснопамятного архива господина де Лоншана? Если считать, то возникает ещё два вопроса: что нам с ними делать и как они попали к мистрисс Уэстмор?
— Три, — поправил Мак-Лауд. — Не два вопроса, а три. Куда подевался остальной архив? Впрочем, сейчас это не слишком важно. Неважно и содержимое других ящиков, и обстоятельства, при которых оно попало к нашей пронырливой Изабель. Я даже готов поверить, будто она не знала, что везёт. Может, её покойный дружок Ле Гарру передал ей не только золото, но и сундуки с бумагами. Честное слово, это не имеет значения.
— Как — «не имеет значения»? — опешил сэр Гисборн.
— А вот так, — ехидно хмыкнул шотландец. — Единственное обстоятельство, по-настоящему значимое в этой истории, таково: какой-то тип очень хочет заполучить эти бумажки себе. Я не сомневаюсь, как только мы прибудем… не знаю, куда, но куда-то нас должны привезти… первое, что мы услышим, будет: «Женщина против бумаг». И знаешь, что я на это отвечу?
— Что? — против воли заинтересовавшись, спросил Гай.
— Нет, — отчётливо выговорил Дугал. Я скажу — «нет», и ты меня всецело поддержишь. Потому что начинает действовать одно из правил игры, такой же древней, как этот грешный мир. Игра зовётся: «Обмани ближнего своего» и выучиться в неё играть проще простого. Фрэнсис, я прав?