Вестники времен. Трилогия
Шрифт:
Они беспрепятственно дошли до выхода из галереи, который незваный гость недавно считал недосягаемой. Бланка толкнула дверь, самую настоящую и привычную, сколоченную из потрескавшихся сосновых досок. Франческо остановился передохнуть, увидев, что впереди их ждёт подъём по крутой лестнице, закрученной по спирали вокруг толстого кирпичного столба опоры. Значит, он в самом деле умудрился не заметить, как спустился вниз. Он оглянулся на галерею — теперь она выглядела, как ей и полагалось: заброшенным помещением, нуждающимся в хорошем ремонте или перестройке.
— Монна Бьянка, — окликнул он уже поднявшуюся на несколько ступенек девочку,
— Бронзовая, вся в патине и засиженная пауками? — Бланка присела на ступеньку, внимательно глядя на своего собеседника. — Нет, её на самом деле нет. Я и Хайме облазили весь замок сверху донизу и не нашли ничего похожего. Но мне кажется, — она заговорщицки понизила голос и покосилась по сторонам, — эта дверь здесь и не здесь одновременно, понимаешь?
— Нет, — признался Франческо. — Дверь либо есть, либо её нет. Почему твой отец ничего не сделает с этими голосами? Вдруг это демоны пытаются вырваться на свободу?
— В Ренне много странных вещей, с которыми приходится мириться, если хочешь прожить долго и счастливо, — как о само собой разумеющемся сказала девочка. — Ты говоришь: «Дверь либо есть, либо её нет», а знаю тут такие двери, которые никуда не ведут и всегда закрыты. Что же до голосов… Папе всё равно, он занят другими делами. Рамон хочет, чтобы они остались, а после отца Рамон здесь главный. Остальные просто обходят это место стороной. Да и как от них избавиться?
— Позовите священника, — уверенно предложил Франческо, и удивился, когда Бланка откровенно расхохоталась и сквозь смех выговорила:
— Какого, нашего капеллана Уриена, что ли? Ой, нет, лучше епископа из Алье! От него, когда он приезжает, всегда слышишь только одно: «Да, милорд граф», «Будет исполнено, милорд граф», «Всегда к вашим услугам, милорд граф!» Наверное, если бы отец велел ему почистить наши конюшни, он бы побежал вприпрыжку. Он трус, больше всего на свете он боится моего отца и Рамона.
— Как ты можешь так говорить? — возмутился Франческо, и осёкся под спокойным, недоумённым взглядом:
— Но ведь это правда. Епископ сделает всё, что ему прикажут. Этой весной его преосвященство попытался возразить отцу — то ли не отдал ему часть церковной десятины, то ли наложил лапу на налоги с рудников. Папа, конечно, возмутился, но ничего не сказал: он считает, что недостойно заводить свару из-за такой вещи, как золото. К несчастью епископа, на беседе присутствовал Рамон. Через седмицу Рамон вкупе с Тьерри подняли людей в окрестных деревнях и спалили одну из часовен епископства — ту, что звалась «Обитель Святого Креста на Пустошах», лигах в трёх отсюда к полуночи. С тех пор епископ прячется в Алье, как мышь в норе. Извини, но я представила, как смешно будет выглядеть этот подлиза в мантии, крича на наших призраков: «Изыди!». Честное слово, он перетрясётся от страха, но не рискнёт даже носа сунуть в галерею.
— Твои братья сожгли часовню? — Франческо решил, что он ослышался. Бланка невозмутимо кивнула:
— Рамон там точно был, Тьерри — наверняка. Где Рамон, там поблизости околачивается его верный прихвостень Гиллем. У моего старшего братца нравы, в точности как у мавританского султана — он женился сразу на двоих. На госпоже Идуанне де Бланшфор и её братце Гиллеме… Мессир Франсиско, вам нехорошо?
— Я посижу тут немного, ладно? — Франческо давно привык, что его имя постоянно коверкают на подходящий для языка собеседника лад, но легкомысленная болтовня девочки
— Я слишком много говорю, да? Хайме всегда повторяет, что я сую нос не в свои дела. Вы, наверное, слышали прозвище нашей семьи?
— Бешеная семейка, — онемевшим языком выговорил Франческо, снова начиная сползать вниз по стене. Бланка подняла указательный палец и горделиво поправила:
— Безумная. «Безумное семейство» — вот как нас называют в долине, и это тоже отчасти правда. Не спорю, неприглядная правда, но разве правда когда-нибудь бывает красивой? То, что я наговорила… Оно известно всякому, кто живёт здесь — от наших родственников до вилланов. Извините, я не подумала, что вы, люди из другой страны, могли ровным счётом ничего о нас не слышать. Вы не сердитесь? Вам не понравилось, что я сказала? Но мне так скучно всё время сидеть одной! Раньше Хайме часто разговаривал со мной, но недавно ему исполнилось восемнадцать, он уже взрослый человек и теперь я ему мешаю.
— Ни капли не сержусь. Скорее, я здорово озадачен, — оторопело признался Франческо. — Понимаете, монна Бьянка, я человек иного сословия. Ваши традиции…
— Скажи уж откровенно: ты не можешь решить, верить мне или нет, — сердито бросила девочка. — Верь, если хочешь… только не во всём. Я ведь тоже де Транкавель и, когда вырасту, наверняка стану ничуть не лучше моих братьев. Отец говорит: нам можно всё, потому что… Потому что мы — это мы. Идём, — она рывком поднялась на ноги и побежала вверх по лестнице, нарочито громко стуча каблуками.
Франческо поковылял следом, не забыв тщательно закрыть дверь в галерею и тоскливо подумав, что многое бы отдал за умение с такой же лёгкостью прекращать размышлять над услышанным. Кажется, ему снова повезло — он наткнулся на единственного человека в замке, готового в обмен на капельку внимания и терпения ответить на любые вопросы о замке и его обитателях. Франческо умел быть хорошим собеседником, это признавали все. Вопрос в том, хочет ли он слушать, что ему говорят? Девочка ему нравилась, мысленно он сравнивал её с ночной фиалкой, растущей в самых тенистых уголках лесов и расцветающей в поздних сумерках. Но её речи, если вдуматься, сильно отдавали безумием и чем-то, чему Франческо пока не мог подобрать названия. Она говорила о призраках так, будто они приходились ей лучшими друзьями, об отце и братьях — как о врагах, с которыми вынужден жить рядом, смеялась над тем, что Франческо с рождения полагал незыблемым и достойным всяческого уважения, и, кажется, считала своё жилище живым существом с собственным характером.
С последним Франческо был склонен согласиться. Замок Ренн, хотя он успел повидать только его малую часть, отнюдь не заслуживал наименования «обычного строения» из камня, металла и дерева. Также как и монна Бьянка де Транкавель ничуть не походила на «невинное дитя», каким вроде представала на первый взгляд.
— Мы кажемся тебе странными? — через плечо спросила Бланка. — Эдакими надменными и самовлюблёнными типами, что взобрались на вершину горы и знать не желают остальных смертных?
— Не думаю, что я вправе справедливо судить о вашей семье на основании того немного, что я узнал, — как можно дипломатичнее ответил Франческо, вовремя вспомнив никогда не подводившие заветы многих поколений своих предков: «Знай своё место!» и «Человеку, дорожащему своей шкурой, незачем без особой нужды встревать в дела аристократов». — Однако кое-что в ваших порядках и взглядах на мир действительно звучит для меня… скажем так, непривычно и неприемлемо. Похоже, ваш отец и братья — весьма своеобразные люди.