Весы правосудия
Шрифт:
Глава 1
Пролог
1126 г. Иерусалим.
Стены мечети Аль-Акса, покрытые цветной мозаикой, жутко накалились под палящими лучами немилосердного солнца. Готфруа де Сент-Омер, один из девяти богобоязненных рыцарей Ордена Христа и Храма Соломона, выскочивший во двор по малой нужде, болезненно сморщился. Блистающие мириадой солнечных зайчиков мозаичные стены мечети, выстроенной неверными на месте Храма Соломона, и искрящийся песок нестерпимо резали слезящиеся глаза. Прищурившись, монах пересек двор и пристроился возле ближайшей пальмы. Влагу практически без следа проглотил сухой раскаленный песок. Готфруа с грустью вспомнил прохладные тенистые дубравы родной Франции, её окруженные туманом озера, даже въедливый гнус заболоченных низин казался сейчас ему Благодатью Господней. Пожилой
Под защитой стен мечети было не так жарко, как на улице, но все равно духота никуда не исчезла: она тяжелым прессом давила на седовласого ветерана. А еще этот вездесущий песок! Готфруа сплюнул на пол, но окончательно избавиться от хруста на зубах так и не сумел. Цветные плиты на полу мечети были безжалостным образом выкорчеваны — вот уже пару лет братия просеивала землю под «Аль-Аксой» в надежде наткнуться на остатки знаменитого Храма Соломона. Пока дело не шло дальше находок нескольких блоков фундамента Храма. Готфруа тяжко вздохнул, перекрестился и взялся за веревку, на другом конце которой была привязана большая бадья с землей. Он вытащил из раскопа бадью, отнес её во двор, где уже высилась груда земли. Зайдя в мечеть, Готфруа услышал восторженные крики, доносящиеся из раскопа. Не мешкая, старый рыцарь спрыгнул в земляную яму. И по подземному ходу, укрепленному бревнами, пошел на свет факелов. Братья Пейн де Модидье, Гуго де Шампань и Гофред Бисоль что-то радостно орали, хлопая друг друга по плечам. Остальные братья, кроме Гуго де Пейна, вновь отбывшего с миссией в Париж, были в походе, сопровождая небольшую группу паломников, возвращающихся в родные земли. В колеблющемся свете факелов Готфруа заметил видимо только что очищенный от земли каменный блок, увенчанный знаком Соломона.
— Мы нашли его, Готфруа! — возбужденно закричал брат Гофред. — Мы нашли тайник Соломона!
— Братья! Не спешите радоваться! — призвал к порядку Готфруа. — Вдруг это очередная обманка?
— Это он, это тайник! — не согласился с товарищем брат Пейн. — Посмотри сюда! — Он ковырнул мотыгой — и с каменного блока свалился пласт земли, открывая буквы, не замеченные прежде Готфруа. Буквы сложились в надпись: «подумай, прежде, чем войти». Пока Готфруа читал надпись, братья споро принялись выковыривать ломами застывший раствор из щелей. Освобожденную плиту выкорчевали из стены теми же ломами. Она практически бесшумно упала на мягкий взрыхленный лопатами грунт, только ощутимо дрогнула под ногами земля.
— Что я говорил?! — победно воскликнул брат Гофред, просовывая в тайник чадящий
Маленькое помещение тайника было буквально завалено книгами и свитками. Вдоль стен стояло несколько пыльных глиняных сосудов, запечатанных сургучом. А в углу поблескивал драгоценными камнями деревянный островерхий сундук с длинными ручками для его переноски, обшитый листовым золотом.
— Пресвятая дева! — выдохнул Готфруа. — Это Ковчег Завета!
Рыцари перекрестились и, благоговея, опустились на колени…
Глава1
Нахаловка
Лето 1998 г.
Проснувшись, я почувствовал себя намного лучше. Долго задерживаться в больнице не стоит — скоро моя регенерация побежит бешеными скачками, и не дай божа, врачи еще про мои «старые раны» вспомнят! Я, не без кривой улыбки (поврежденная кожа все еще горела), осмотрел свое забинтованное тело и руки. Ну, прямо «возвращение мумии» какое-то! А это что?
На прикроватной тумбочке лежал ничем не примечательный конверт. Я взял его забинтованными пальцами и покрутил перед глазами.
«Сергею Вадимовичу Юсупову» — гласила надпись на конверте.
Я открыл незапечатанный клапан и вытащил из конверта визитку и фотографию 9*13-ть. С глянцевой бумажки на меня смотрел и улыбался мужчина азиатской наружности. Невзирая на ожоги, по моей коже побежали мурашки — этого человека я видел всего один раз в жизни… в той жизни. Но узнал бы его из миллиона, хотя все азиаты для меня на одно лицо. С фотографии на меня смотрел человек, пытавшийся купить перстень в тот день… Ашур Соломонович, вспомнил я его имя. Я перевел взгляд с фотографии на визитку. На лицевой стороне арабской вязью было выведено: «Ашур Соломонович Казначеев. Антиквар». А на обороте выписано от руки аккуратным и не менее заковыристым подчерком: «Время пришло. Жду вас в московском ресторане «Тысяча и одна ночь» в любое удобное для вас время.
— Наконец-то! — с удовлетворением выдохнул я. — Давно пора!
Скучная и серая жизнь неожиданно вновь обретала цвета. Только какие? Ничего, поживем — увидим! Еще минут пять я разглядывал фотографию улыбчивого азиата — это точно он. Никаких сомнений быть не может! Только как этот конверт попал в палату?
— Прохор! — крикнул я, что было сил. Сил к тому времени у меня было как у придушенного матерым котом цыпленка, так что получился не крик, а какой-то комариный писк. Но Прохор, терпеливо охранявший меня за дверью, каким-то чудом услышал мой шепот.
— О, проснулся уже! — заглянул в приоткрывшуюся дверь Воронин. — Как сам, Вадимыч?
— Терпимо, — отмахнулся я. — Знаешь, же, что скоро в норму приду.
— Пора валить? — риторически спросил он, зная, что несомненно должно последовать вслед за моим скоропостижным выздоровлением.
— Догадливый ты наш! — просипел я, сверкая глазами из-под повязки. — Пора! Только скажи мне для начала: откуда это здесь? — Я помахал в воздухе найденным на тумбочке конвертом.
— Чёй-то? — Воронин подошел поближе и, прищурившись, уставился на конверт. — Вадимыч, да не мельчеши ты этой бумажкой! И без того в глазах рябит — третьи сутки на ногах! — Он широко зевнул, едва не вывернув от усердия «из шарниров» нижнюю челюсть.
— Постой, я уже трое суток в отрубе?
— Ага, — мотнул головой Прохор, — после нашего последнего разговора почти двое суток дрых!
— Ясно. Так откуда конверт?
— Не знаю, — пожал плечами Воронин. — Я к тебе минут десять назад заглядывал, когда ты еще дрых — никакого конверта на тумбочке не было! И к тебе никто не заходил — зуб даю!
Я задумчиво вытянул губы трубочкой: понятно, что нихрена не понятно! Если Проха зуб дает, значит в палату точно никто не заходил. Уж в чем, в чем, а в этом я доверял своему приятелю безоговорочно. Я оглядел небольшую палату: если не через дверь — остается окно.
— А если так. — Я указал Воронину на закрытое окно палаты.
Прохор подошел к окну, одернул занавески и внимательно все осмотрел: от облупленной фрамуги до пыльного подоконника.
— Похоже, что это окно не открывали лет десять, — произнес он, раскачивая присохшие шпингалеты, покрытые толстым слоем засохшей краски. С трудом освободив их из «тысячелетнего заточения», он рванул фрамугу за ручку, распахивая окно настежь. Порыв ветра забросил в палату щедрую порцию свежего воздуха — у меня даже голова закружилась от переизбытка кислорода — воздух в палате стоял довольно спертый.