Весы
Шрифт:
– Скажи Мэкки. Сообщи Ти-Джею детали. Он его обработает.
Казалось, будто он только и делает, что ложится спать. Все время пора в постель. День приходит и уходит, и снова спать.
Он обошел дом, выключил повсюду свет, проверил входную дверь и черный ход. Однажды он видел «У-2» на солевой равнине в Неваде. Таким дети представляют себе настоящий самолет-разведчик. Причудливый разворот крыльев, с виду незаконченный корпус, сами крылья завернуты на концах. Зато планерный каркас оснащен реактивным двигателем, самолет мог взлетать под углом больше сорока пяти градусов, подниматься на восемьдесят пять тысяч футов в высоту, камеры наблюдения охватывали полосу шириной более ста миль. В Советском Союзе его называли «темной леди шпионажа». Уин проверил, выключена ли духовка. Больше на первом этаже проверять
Мэри Фрэнсис ждала в постели. У кресла горел мягкий свет. Раздеваясь, Уин ощутил кожей прохладу. Ночь наполнилась новыми запахами: мускуса почвы, влажной коры и ночного жасмина, благоуханием свежести; земля вращалась после дождя. Он медленно прижался к телу жены. Обветренное лицо и выгоревшие брови. Грудь слегка пахнет духами. Он залюбит ее до смерти, погрузит в потаенный сон. Ее голова металась по подушке, веки были плотно сомкнуты. Он уткнулся лицом в изгиб ее шеи. Ночь полнилась звуками воды: слабые всплески, капли дождя падали сквозь листву, вода стекала с крыши, журчала по водосточным трубам, влажно шелестели шины по асфальту, по мокрым улицам. Он слегка приподнялся, переплел их пальцы. Они с силой прижимались друг к другу. Аромат напряжения. Глухой гром вдалеке. Безмолвная вода в лужицах среди травы, вода бежит по черенкам листьев, скапливается на паутинке в их середине, капли, дрожащие брызги, влага на листьях дуба, что растет у дома, брызги на стекле, когда меняется ветер. Волосы у нее белокурые с проседью, кожа розовая и шероховатая, она крупнее него и энергичнее, пока что энергичнее, и всегда хотела для него лишь безопасности и ясности. Он вдыхал слабый запах пота, чувствовал, как на подбородок стекает слюна. Руки стиснуты, напряженные пальцы дрожат. Ее ягодицы двигались, простыни отзывались шуршанием, пушок в уголках ее губ повлажнел. Он произнес ее имя и увидел, как она распахнула глаза, полные того особенного изумления, того безграничного доверия, которым наделяла она будничные таинства. Она была частью мира, чего ему не удавалось никогда. Она сама и была миром. Он высвободил руку и вытер слюну. Она быстро произнесла его имя, много раз подряд, словно капитан болельщиков повторяет ритмичный лозунг, и это было то, что нужно, то, что нужно.
Бок о бок, слушая радио.
– Интересно, что говорят друг другу остальные? – спросила она.
– Когда?
– Вот в такие минуты. Узнать бы, что они говорят. Может, о том, о чем мы даже не задумывались. – Она рассмеялась сама над собой. – То, что мы должны были бы говорить.
– Во время секса или потом?
– Во время секса неинтересно. Любовные охи-вздохи. Нет, после, как сейчас.
– Ты думаешь, мы все эти годы говорим что-то не то?
– А тебе не хотелось бы подслушать? Подсматривать я не хочу, а вот подслушать можно было бы.
– Они говорят: неплохо бы покурить.
– Кто тебе звонил?
– Где мои сигареты? Вот что люди говорят.
– Мне он не представился.
– Ларри Парментер. Ты его знаешь. Мы видели его у кого-то в гостях в Майами.
– Очень смутно.
– Года три назад.
– О чем он с тобой говорил?
– Вот любопытная какая.
– Иногда по ночам хочется, чтобы меня обнимали. Сегодня я хочу слушать. Так здорово лежать на смятых простынях и слушать. Укрой меня словами. Мы – двое ночных болтунов. Расскажи, о чем вы говорили.
– Об очень сексуальных вещах.
– Ну уж, конечно.
– Об «У-2». Это самолеты, которые засекли ракеты, когда СССР поставлял их на Кубу. Мы раньше называли их снимки порнографией. Собирались толкователи снимков и говорили: «Ну-ка, что за порнушку нам сегодня привезли». И правда – Кеннеди разглядывал эти снимки в спальне.
– А еще? – сказала она.
– Шпионские самолеты, беспилотные самолеты, спутники с фотоаппаратами, которые за три сотни миль различают то, что ты видишь с тридцати метров. Они видят и слышат. Знаешь, как древние монахи, которые тщательно записывали знания. Эти системы собирают и обрабатывают информацию. Все тайные знания мира.
– Одна из самых чудесных вещей – такими ночами ощущать всей кожей воздух, правда?
– Я скажу тебе, что это значит – эти датчики на орбите, которые слышат наши постельные разговоры. Это значит – конец доверию. Чем сложнее системы, тем меньше люди
Годы, проведенные вместе, быстротечные годы, отвлекающие маневры, ловкие опровержения, гробовое молчание – все это не давало Мэри Фрэнсис надеяться, что она когда-нибудь узнает, какие тайны Уин хранит в данный момент, то есть ей были приятны подобные минуты откровенности, форма и размах его словесных хитросплетений. Она побуждала его рассказывать обо всем, о темах и событиях, связанных с работой, или просто о своих мыслях – молчаливо поощряла его, создавая поле восприятия, безмолвия. Такая же естественная обязанность для нее, как выбор занавесок. Теперь она стала экспертом по части создания атмосферы робкого любопытства, и хотя он больше, по сути, не работал, она по-прежнему хотела все знать, страстно желала слушать. Но сегодня случилось так, что она уснула, тихо уплыла по течению, завернувшись в простыню и положив руку ему на грудь. Он слушал радио, кто-то проповедовал евангелие четким радостным голосом, волнующим, энергичным, уверенным. Да-да-да-да. Бог живет и здравствует в Техасе.
Он создаст этого человека, выстроит личность, моток тонкой пряжи из привычек и убеждений. Ему нужен человек с правдоподобными причудами. Он создаст затененную комнату, комнату снайпера, которую следствие в конце концов обнаружит и подвергнет каждую мелочь безжалостному изучению, выслеживая друзей, родственников, случайных знакомых, проникая в их собственные комнаты, полные теней. Наша жизнь интереснее, чем мы думаем. Наша жизнь – это сюжет без сокращений и таинственной подсветки. Наша жизнь, если внимательно изучить все родственные и прочие связи, изобилует смыслом, полна течений и сложных поворотов, которых нам самим не позволено воспринять целиком. Он выявит скрытую гармонию в неприметной жизни.
Записная книжка с двусмысленными указаниями. Фотографии, искусно (или грубо) смонтированные. Письма, билеты, поддельные подписи, череда вымышленных имен. Все это потребует тщательной дешифровки, перевода в обычный текст. Ему зримо представились команды лингвистов, фотоаналитиков, специалистов по отпечаткам пальцев, специалистов по почерку, волосам и волокнам, пятнам и кляксам. Исследователи, воссоздающие цепь событий. Он обеспечит их заработком на долгие годы, приведет их в подвальные комнаты продуваемых ветром рабочих трущоб, в затерянные города тропиков.
Он выключил радио и выскользнул из-под руки Мэри Фрэнсис. Хотелось курить. Он надел пижаму и нашел два помятых «Уинстона» в кармане рубашки на кресле. Закурив, сел и попытался читать. Грохочущие бело-голубые прожилки грозы сместились к западу. Ти-Джей его обработает. Уин знал, что имя Мэкки – псевдоним, назначенный Отделом Документации. Теодор Дж. Мэкки. Уин также долгие годы пользовался вымышленным именем, обычная практика для должностных лиц, задействованных в секретной работе. После того как ссыльные лидеры обнаружили, что Мэкки высаживался на берег вместе с разведчиками в Блю-Бич, его имя окутал некий ореол славы и легенды. Как только стало понятно, что вторжение провалилось, Мэкки вернулся на вельбот и в поисках выживших обследовал с мегафоном все бухты. Уин не знал его настоящего имени.
Он читал «Дейли Ласс-О». Писали, что в 1905 году институт отказался от своего исторического названия и был переименован в «Центральный рабочий университет», или ЦРУ Он слишком устал, чтобы оценить иронию или совпадение, чем бы это ни было. Он слишком часто сталкивался с иронией и совпадениями. Какому-нибудь ловкачу однажды придет в голову, если уже не пришло, основать религию совпадений и заработать на этом миллионы. Да-да-да-да. Он огляделся: где пепельница? Ему давно уже не бывало хорошо. С тех самых пор. Усталость и забывчивость. Ему приходилось разговаривать с самим собой, когда он вел машину, отдавать простые приказы, ругать себя, чтобы внимание не рассеивалось. Он неловко перебирал мелочь у аптечных прилавков, покупая детское мыло в аэрозольном баллончике для дочурки. Порой невыносимо было оставаться дома одному. Дом превращался в комнату ужасов, когда не было жены и дочери, когда они запаздывали, возвращаясь домой на машине. Он все время представлял себе аварии. Обломки крушения на обочине. В доме становилось все темнее и темнее.