Весы
Шрифт:
Все это было частью долгого падения, ощущения, что он умирает.
В Ацуги
Темный самолет спланировал вниз, прочертив в туманном небе к востоку от посадочной полосы крутую дугу. Легкий, как дерево бальза, шаткий, с необычайно длинными крыльями, он заходил на посадку, пролетев над ЛЭП, что тянулась через рисовые поля вдаль к холмам и терялась за горизонтом. В воздухе разнесся странный свистящий звук, и люди, что жили за пределами базы, выбежали из домов и, полуприсев, наблюдали спуск самолета.
– Этот сукин сын забирается потрясающе высоко.
– Я знаю. Слышал, – сказал Хайндел.
– Да как быстро. Не успеешь оглянуться, а его уже нет. И на любую высоту.
– Я знаю, на какую.
– Я бывал в «пузыре», – сказал Рейтмайер.
– Восемьдесят тысяч футов.
– Этот сукин сын запрашивает сведения о ветре на высоте восемьдесят тысяч.
– Что невозможно по определению, – ответил Хайндел.
– Я настраивал перехват. Я слышал. Загадочный тип разговаривает.
Первый морской пехотинец, Дональд Рейтмайер, был мощного квадратного телосложения, с ленивой походкой – казалось, будто его ноги вязнут в песке. Он смотрел, как подъезжает тягач, чтобы отбуксировать самолет в отдаленный ангар. Самолет будут сопровождать люди с автоматами, затем они окружат ангар. Рейтмайер снял фуражку и указал ею на человека, который шел в их сторону по дымящемуся гудрону, худощавого, с опущенной головой, одно плечо ниже другого. Тот самый морской пехотинец, который наблюдал за посадкой самолета от радарного кожуха.
– Это Оззи. Очень на него похоже.
Хайндел крикнул:
– Освальд, пошевеливайся!
– Еще чути-чути! – воззвал Рейтмайер на местном пиджине.
– Не помирай на ходу.
– Живее давай, живее.
Втроем они пошли к казармам.
– Он летает высоко, это мы знаем, – сказал Рейтмайер, – остается вопрос, как далеко он летает и что делает там, куда долетает.
– Далеко в Китай, – сказал Освальд.
– Ты-то откуда знаешь?
– Логика и здравый смысл. И еще в Советский Союз.
– Его называют служебным самолетом, – сказал Хайндел.
– Это шпионский самолет. Он называется «У-2».
– Ты-то откуда знаешь?
– Из простых фактов, большей частью, – ответил Освальд. – Кое-что понятно и так, а то, чего не знаешь, довольно легко выяснить. Видели здания за ангарами в восточном секторе? Это называется «объединенная техническая консультативная группа». Но это все лапша на уши, на самом деле там прячутся шпионы.
– Ну, блядь, ты знаток, – сказал Рейтмайер.
– А ты думал, у них там общежитие для спортсменов?
– Ты бы лучше молчал о таких вещах.
– Я хожу на инструктаж. Я знаю, о чем нужно молчать.
– Ты что, не видишь вооруженных охранников?
– А я что говорю, Рейтмайер? К этой базе без допуска близко не подойдешь.
– Ну вот и заткнись тогда.
– Только представьте себе: полет над Китаем, – сказал Хайндел. – Китайские просторы.
– Китай не такой уж просторный, – ответил Освальд. – Не сравнить с Советским Союзом.
– А он какой по площади?
– Проехаться бы как-нибудь вдоль и поперек Союза на поезде. Поговорить с людьми. В России меня больше притягивают идеи, а не площадь.
– Какие идеи? – спросил Рейтмайер.
– Почитай книжку.
– Ты всегда говоришь «почитай книжку», будто там есть ответы на все вопросы.
– Может, и так.
– А может, и нет.
– Тогда почему я соображаю лучше тебя?
– Ты тупее меня.
– Но все-таки не тупее офицера, – встрял Хайндел.
– Тупее офицера не бывает, – ответил Освальд.
Они прозвали его Кроликом Оззи за поджатые губы, ямочки на щеках и быстроту движений при потасовках в казармах или в баре за территорией. Ростом он был пять футов и девять, весил сто тридцать пять фунтов, глаза голубые, скоро восемнадцать, оценки по поведению и квалификации повышались, потом падали, опять повышались и опять падали; количество очков, которые он набирал на стрельбище, было столь же неустойчивым.
Хайндела без особых на то причин называли Хайделом.
Он ходил в кино и в библиотеку. Никто не догадывался, с каким трудом ему даются простые английские предложения. У него не всегда получалось четко представить словесный образ. Писать было еще труднее. Когда он уставал, то мог правильно написать лишь пять слов подряд; даже в маленьком слове тяжело было не менять буквы местами.
Этой тайной он ни с кем не делился.
У него был пропуск в увольнительную, яркая гавайская рубашка, из-за которой он чувствовал себя самозванцем в собственной шкуре, и место у окна в поезде на Токио.
Свидание организовал Рейтмайер, объяснив Ли, что от него требуется лишь появиться в нужном месте в нужное время и улыбнуться своей искренней американской улыбкой. И тысяча запретных удовольствий у него в кармане.
Добро пожаловать в Японию – страну раздвижных дверей и узкоглазых шлюх.
Он шел невидимкой сквозь многослойный хаос сумеречного Токио. Шел около часа, глядя, как неоновый свет пробивается через транспортный смог, бросаются в глаза английские слова: «ПОТРЯСАЮЩЕ ПОТРЯСАЮЩЕ», шел под трамвайными проводами, мимо лапшевен и баров. Он видел японских девушек, что разгуливали под руку с шестерыми военнослужащими США – с виду повара или пекари, совсем щенки, на каждом – куртка с вышитым драконом. Шел 1957 год, но Ли казалось, что эти солдаты ведут себя как чванливые вояки, боевые ветераны, загребающие все подряд своими крюками для мяса.