Весы
Шрифт:
Конно, сгорбившись, проходил внутрь, снимал плащ и волочил его за собой по полу, пока их провожали к столику на помосте; ниже располагались туристы, японские бизнесмены, американские офицеры, летчики-контрактники (в любую погоду их легко узнать по рубашкам с коротким рукавом и модным темным очкам). Конно прятал чеки в карман, причем казалось, что он никогда не платил. Однажды он познакомил Ли с официанткой по имени Тэмми, женщиной в серебряном платье и с блестящим гримом.
Конно верил в бунты.
Конно считал, что США воспользовались зарождением конфликта в Корее, а здесь, в Японии, проводили эксперименты с веществом под названием «лизергиновая кислота».
Жизнь –
Чтобы установить подлинный социализм, говорил он, нам нужно сначала укрепить капитализм, повсеместно, беспощадно, а затем постепенно уничтожить его, похоронить в море.
Он был членом Общества японо-советской дружбы, Японского мирного совета, Японо-китайской ассоциации культурного обмена.
Иностранный капитал, иностранные войска захватили господство в современной Японии, говорил он.
Все иностранные войска – это войска США. Всякий западный человек – американец. Всякий американец служит делу монопольного капитала.
Тэмми сводила Ли в буддистский храм.
Однажды ночью в «Пчелиной матке» Конно объявил, что Первую эскадрилью наведения авиации, подразделение Ли, скоро отправят на Филиппины. Для молодого морпеха это оказалось новостью. Он только начал привыкать к Японии. Ему нравилось приезжать в Токио. Он рассчитывал на продолжение дискуссий с Конно, который мог оспаривать позицию Ли с исторической, а не только личной точки зрения, оспаривать из пепла, из перестроенных обломков разрушенного пейзажа и экономики.
Зачем усылать его отсюда именно теперь, когда жизнь для разнообразия стала налаживаться, когда у него появилось, чего ждать: женщина, с которой время от времени можно забраться в постель, люди, с которыми можно поговорить, которые не считают его тенью?
Они отправились в дом рядом с рекой. Конно расхаживал по комнате, дергая за концы своего шелкового шарфа. Он дал понять, что некоторые люди наслышаны о рядовом первого класса Освальде и восхищаются его политической зрелостью. Сказал, что люди с подобными взглядами на мировые проблемы могли бы что-нибудь осуществить, обосновавшись в определенных местах и в пределах досягаемости друг для друга. Он подарил Ли пистолет – скромный, маленький и посеребренный, крупнокалиберный, двухзарядный – и попросил раздобыть немного «Лаки» на базе.
Рейтмайер попытался приподнять его и перевернуть вверх ногами, ухватив сзади за промежность и воротник рубашки, – бессмысленная молодецкая забава, – но запутался, и одна его рука оказалась у Оззи в боковом кармане, а другая под мышкой, причем жертва висела более или менее параллельно полу и молотила ногами по дверному косяку. Сперва Оззи отвечал веселыми удивленными воплями, загребая воздух руками и ногами; потом, когда Рейтмайер продолжил грубо дергать его, отказываясь признать, что ничего не выходит, и попытался кувырнуть колесом, Ли яростно зашептал ультиматумы и отрывистые угрозы; затем сделал отчаянную попытку высвободиться и чуть не разрыдался от бессилия, как ребенок, извивающийся в силках, красный от злости; в конце концов совершенно обмяк, и это принесло ему некое тайное удовольствие, знакомое, предательское, отвратительное.
Как-то вечером в Токио он забрел в бар, который походил не то на притон, не то на театр кабуки – а может, на то и на другое. Посетители были только мужского пола, а официанты или официантки – по мере того как его глаза привыкали к темноте, они становились все больше похожи на мужчин –
Он поймал такси и поехал в район, где жил Конно. Химический дым валил из заводских труб и с верфей. Бритоголовые мальчишки вылетали на велосипедах из переулков и проносились по ухабистой улице, пригнувшись к рулю, будто профессиональные гонщики.
«Хайдел» означает «помалкивай».
Дома никого не оказалось. Заблудившись, он прошел несколько миль, пока не обнаружил еще одно такси. Он поехал в «Пчелиную матку», его приветствовала официантка, чья единственная обязанность заключалась в том, чтобы кланяться входящим гостям. Конно в одиночестве сидел за столиком У стены. Они долго говорили. Девушки в купальниках фланировали по сцене, виляя бедрами перед бизнесменами и офицерами армии США. Просторное заведение, шумная толпа. Конно, усталый и охрипший, чем-то заболевал. Тишина за столиком. Затем Ли довел до сведения Конно, что видел в Ацуги кое-что интересное: самолет под названием «У-2».
Он замолк и прислушался к себе. Он занимал островок спокойствия посреди ритмичной музыки и аплодисментов. Он не вполне осознавал окружающее, да и самого себя, и говорил не столько с Конно, сколько с человеком, которому Конно обо всем доложит, с кем-то оттуда, из свободного миpa, с коллекционером небрежных реплик, со специалистом, живущим во тьме, как те мужчины с яркими губами и в париках из крученого шелка.
Он уточнил, что самолет выходит за пределы видимости радара. Набирает высоту на пять миль выше известного рекорда. Предположил, что самолет оснащен потрясающими камерами и предназначен для полетов над территорией противника.
Он почти не замечал, как говорит. Вот что интересно. Чем больше он говорил, тем сильнее чувствовал, что мягко разделяется надвое. Все это было так далеко, что он не придавал значения своим словам. Он ни разу не взглянул на собеседника. Сидел в полном спокойствии, пуская фразы по течению. Конно изучал его, прислушивался, нервный, давно не бритый, нюхал прокуренные пальцы – эта его привычка будто бы говорила, что ему все время не хватает чего-то, не хватает до смерти. Ли спокойно продолжал говорить. Десять тысяч лет счастья, или что там означает их «банзай».
Он дал понять, что вычислил скорость взлета «У-2». Он не назвал ее, но принялся излагать другие, менее важные подробности, проверяя знания Конно в технике, отчасти – читая лекцию, указывая на огрехи в системе безопасности базы.
Мужчина в белом смокинге поименно представил красавиц в купальниках. Искренние аплодисменты. Двое вышли в холодную ночь. Было темно и тихо, и Ли плотнее запахнул ветровку. Конно стоял на полусогнутых ногах и курил, съежившись на ветру, глядя на пустую неоновую улицу.