Ветер и сталь
Шрифт:
Я подскочил на кровати. Точно, в дверь моих апартаментов кто-то еле слышно постучал. Я прислушался. Пансионат уже спал… стук повторился.
«Открою — ствол в рыло, — пьяно размышлял я, — и ищи потом… или тряпку с паралитиком». Любопытство, однако, пересилило осторожность. Я вытащил из-под подушки любимый табельный «тайлер», снял его с предохранителя и бесшумно двинулся к дверям. Осторожно отомкнул замок и мягким кошачьим прыжком переместился назад, держа оружие на уровне глаз. Теперь входящий не имел и тени шанса. Дверь медленно отворилась…
— О Боже, — выдохнула
На ней был розовый полупрозрачный пеньюар, не скрывавший почти ничего, но в то же время делавший ее нестерпимо желанной. В руке она держала бутылку дорогого шампанского.
Я почувствовал предательское шевеление в известной части туловища, и, покраснев как рак, использовал офицерский бластер в роли фигового листка.
— О-о-о, — одобрительно прошептала Натали, запирая дверь на замок, — это мне начинает нравиться…
— Заходи, — выдавил я и метнулся в спальню, где поспешно натянул халат и кое-как привел в порядок свои локоны.
— Откровенно говоря, миледи, я вовсе не нуждаюсь в такого рода благодарности, — с умным видом заметил я, возвращаясь в гостиную.
— Ничего себе, — перебила меня она, поднимая с пола почти пустую емкость из-под «Старого Биндера», — ты один это уделал? Все ясно. Сейчас ты вывалишь нечто вроде «Так поступил бы любой офицер, миледи».
Тогда я предпочту общаться напрямую с твоим младшим братишкой — он, похоже, соображает лучше.
— С чего ты взяла, что я офицер?
— Не смеши меня, дорогой. И, чтобы развеять твои сомнения, скажу, что я пришла к тебе не только из благодарности. Поэтому брось притворяться и стань наконец самим собой, таким, каким ты был в лесу, то есть крепким, уверенным в себе воякой.
Я сел в кресло и потер лоб.
— Но в самом деле?..
Она достала из бара бокалы и воркующе рассмеялась:
— Бизнесмены Метрополии ругаются совсем не так, как военные. И, как правило, не имеют таких уверенных рук. Да и вообще, ношение оружия поражающей способностью свыше сорока условных единиц есть тяжкое преступление, а? Кроме как для тех, конечно, кому это оружие носить положено.
— Ладно, — я примирительно махнул рукой, — наливай. Мне уже, в сущности, плевать — я завтра уматываю.
— Ты серьезно?
— Вполне. Тебя это огорчает?
— Вот черт… А может, останешься?
— У меня срочные дела… Натали, девочка, да что с тобой?
Она присела на подлокотник моего кресла и заглянула в мои глаза.
— Я не знаю, что со мной, не спрашивай… но в тебе есть что-то, что я искала в сотнях мужчин… я понимаю, что это глупо, но что я могу с собой сделать, если это так?
Я вылез из кресла и подошел к окну. Метель уже улеглась, в бездне ночного неба висел привычный звездный узор.
— Натали, — не оборачиваясь, произнес я, — ты непохожа на романтическую девочку.
Она едва слышно рассмеялась.
— Непохожа… Ты веришь в судьбу, Алекс?
— И да и нет.
— Ну а если да?
— Если да — то она очень меня баловала. И очень больно казнила. Если да, то я стал ее бояться.
— Бояться судьбы?
— Бояться
— Тогда ты живешь в аду.
— У каждого свой ад, Натали. Я свой ад ношу в себе.
— Почему ты не можешь его забыть?
— Забыть нельзя ничего. Мой персональный ад — это плата. Плата за смысл.
— Ты уверен в том, что смысл этот есть?
— Он дает мне силы. Я могу умереть в любую минуту. Смысл укрепляет мою руку.
Я вернулся к креслу, взял со столика сигару.
— Ты сильный человек, Алекс. Но почему в тебе столько грусти?
— Я слабый человек, Натали. То, что ты привыкла считать силой, — всего лишь непонимание природы силы. Моя сила — это воля. Она держит меня.
— Твои рассуждения нехарактерны для офицера. Это росская философия. Философия Гор, если мне не изменяет память. Кто ты?
— Воин.
— Воин без имени?
— Просто воин.
— Я пришла к тебе, воин.
— Я твой, женщина.
Она выскользнула из моей постели в половине шестого утра.
— Не прощайся со мной, умоляю… быть может, ты прилетишь на Кассандану…
Я попал на хренову Кассандану гораздо раньше, чем думал.
Глава 2
Лето кончилось дождями, мерзкий сырой ветер гнал листья вдоль улиц, а я тоскливо глядел на мир сквозь витрину небольшого бара на 54-й авеню. Начало осени не предвещало ничего хорошего. Я чувствовал себя усталым и опустошенным. Вчера мой любимый кот Эрик наложил мне в туфлю, чего с ним не случалось уже много лет. Мерзкий тип отомстил мне за то, что я неделю не покупал ему свежей рыбы. Возвращаться в пустой дом и общаться с мохнатым террористом мне не хотелось, и я сидел в баре за кружкой пива, лениво обозревая крепкие задницы пары ушлых красоток, торчавших у стойки, и размышлял, не стоит ли свистнуть их обеих. В желудке моем сонно переваривался недавно съеденный обед, красавицы не обращали внимания на мрачного типа в дорогом плаще, с вызывающе ценным перстнем на правой руке, и я вдруг подумал: а чем, собственно, я отличаюсь от куска говядины, на сей момент обитающей в моем брюхе? Ей, поди, так же тоскливо, как мне, говядине этой. Подраться, что ли, с кем-нибудь?
В кармане плаща ехидно заулюлюкал телефон.
— Але, — отозвался я, поднося к уху плоскую коробочку.
— Королев, — полковник Каминский, похоже, был на грани истерики, — давай бегом к нам. Бегом, Санька!
— Да что стряслось-то?
— Потом, потом! И… кстати, где Детеринг?
— Без понятия. А вы где?
— Мы все у Нетвицкого. Давай.
Я бросил на столик монету и пулей выскочил из бара. Девули за стойкой недоуменно глянули мне вслед, но меня они уже не интересовали. Я прыгнул за руль своего «Лэнгли», включил ручное управление и с пробуксовкой колес сорвался с места. Через десяток минут я бросил машину на тротуаре у входа в Третье управление. Почти бегом миновав идентификационный щит, взлетел в лифте на сороковой этаж, промчался по коридору и рывком распахнул дверь с надписью «Джозеф Нетвицкий».