Ветер и сталь
Шрифт:
— А Лафрок тебя пожалел?..
— Может быть, и пожалел, не знаю, что это такое, меня никто никогда не жалел. Даже тогда, когда у меня уже не было сил плакать… Можно еще сигарету?
— Пожалуйста, — я протянул ей пачку и заглянул в ее печальные серые глаза. Нет, она не играла. Так не играют. Она говорила совершенно искренне, уверенная в том, что живой ей отсюда не выбраться.
— Ты была в курсе его дел?
— В принципе я ими не интересовалась. А что касается…
Хлопнула дверь, вошел Детеринг. Сел в кресло, глотнул вина прямо из бутылки, элегантно вытер рот перчаткой и посмотрел на умолкшую девушку:
— Продолжайте, лейтенант. До рассвета мы вас не съедим.
— Что
— Вот как? — аристократически изогнул бровь Детеринг. — И что ж в нем было странного?
— Даже сложно сказать, что именно… так, вообще. Он явно нездешний, одет был… я не знаю, где так одеваются. И еще — у него были разные глаза. Один черный, другой голубой. Я решила…
— Один черный, другой голубой? — Я едва не выронил из пальцем пирожное. — А… послушай, с ушами у него все было в порядке?
— С ушами? Подождите… да — у него не было верхней части левого уха. Вы его знаете?
— Высокий, полноватый и смуглолицый?
— Да, это он.
— А, дьявол! — я стукнул ладонью по подлокотнику. — Шеф, я его знаю. Это ухо ему отрубил я.
— Да? — удивился Детеринг. — И кто он?
— Это Юнг Ройтер, мой бывший сокурсник. Его выперли с восьмого курса, когда всем стало ясно, что он не тянет боевую подготовку. Он не мог справиться с весом. Да и характер у него не очень-то. Мы с ним дрались на восьмом курсе, незадолго до его исключения.
— Сабли? — хмыкнул Детеринг.
— Нет, он предпочел эсток. Тогда-то я и снес ему верхушку левого уха. Ройтер — это действительно странноватый тип. Курса с четвертого он свихнулся на астроархеологии. Читал все, что только мог найти по этому вопросу. Бредил сокровищами древних миров. У него была идея фикс — раскопать древние архивы Айоре, он считал, что где-то они все-таки уцелели. Ройтер был уверен, что можно найти что-то, что враз сделает его богатым человеком.
Детеринг закинул ногу за ногу, выдернул сигарету из моей пачки.
— Он не первый в этих поисках. Но коль так, то мы этого Олафа найдем, да… Продолжайте, лейтенант. Нам очень интересно — ведь не каждый день убивают генералов СБ.
— После разговора с Олафом и Милнером Лафрок был в ярости. С ним вообще это часто происходило, но в тот раз это было бешенство пополам со страхом. Он пропал на несколько дней. Просто пропал, ничего не объясняя. Потом появился — какой-то такой сосредоточенный, знаете… Ас утра… Я до самого вечера ничего не знала. Днем объявили о ЧП — убийстве генерала Фаржа. Вечером ко мне пришел один из его людей — из его бригады — и сказал, что Фарж убил Матье. Больше ничего. Я все поняла… но зачем — я до сих пор не понимаю.
— Не понимаете? Гм, прекрасно. А какова, простите, ваша роль в налете на отель «Интерстар»? Если мне не изменяет память, налет производился под вашим руководством?
— Под моим руководством? Н-да… формально, — она опустила глаза, — формально. В тот день меня с утра вызвали в прокуратуру к Милнеру. Милнер долго ходил вокруг да около, даже пытался со мной заигрывать, а потом вдруг сказал, что над всеми нами нависла огромная опасность и мы должны принять соответствующие меры. Он вообще ни о чем не говорил конкретно. Сказал только, что я должна быть готова отомстить за Матье. Я не согласилась. Он сделал вид, что не понял моих возражений, и отпустил меня. Я была очень удивлена.
— Чем же, — спросил Детеринг, — ухаживаниями милейшего следователя?
— Нет… Мстить за Матье? Кому? — Она пожала плечами. — Вечером я заступала в наряд по городу. Вскоре после принятия наряда мне пришел приказ от самого шерифа Казакова о проведении штурмовой акции силами дежурного дивизиона.
— Ну и?..
— Я отказалась от проведения. Акция не имела законных оснований. Санкция прокурора отсутствовала. Тогда дивизион повел унтер-офицер Сергей Боровой. Несмотря на мой протест, мне пришлось вылететь к месту проведения. Я видела все. Сейчас я удивляюсь, — Мэрион посмотрела на меня, — что не узнала вас сразу. Сперва я действительно решила, что в отеле преступники. Потом, когда вы выбежали к полицейскому коптеру и я разглядела на вас мундир офицера СБ, я все поняла. Вместе с дивизионом вылетели люди из бригады Матье — это они преследовали вас до самого космопорта. Когда вы подняли свой звездолет, я поняла, что творится что-то ужасное, но было уже поздно.
— Много ж ты поняла! — вырвалось у меня.
— Что я могла сделать?
— Ничего, — Детеринг закрыл глаза и вытянулся в кресле. — Ничего.
Он задумчиво потер лоб и произнес, не открывая глаз:
— Останетесь здесь до утра. Утром с вами побеседует милорд Иоахим Касьян и предложит два варианта вашего будущего.
— Вы что же, оставите меня в живых?
— Вам я не судья. Я не Бог, чтобы оспаривать приговор судьбы. Свою участь вы выберете сами. Либо вы будете жить, и жить неплохо — либо бластер с одним зарядом… Остается один вопрос. Бригада капитана Лафрока участвовала в налете полным составом?
— Да, все пятеро. Они неразлучны.
— Хорошо. Королев, не спускай с нее глаз. Точнее, поспи до утра — но здесь. Никого не впускать, никого не выпускать, да… как в сказке. Отдыхайте. Я распоряжусь, чтобы вам принесли одеяла.
Он встал, поправил на себе смятый десантный комбинезон, поднял с пола валявшийся рядом с креслом излучатель и вышел. Я налил полный бокал вина, выпил до дна и поднялся. Снял с кресла мягкую подушку, бросил ее на диван. Вторую такую же кинул на пол. Взял со стола свой «нокк», поставил его на предохранитель и положил на пол рядом с подушкой.
— Вы будете спать на полу? — удивленно спросила Мэрион.
— Да. Мне не привыкать, а ты еще простудишься, чего доброго.
— Здесь хватит места для двоих, — она легла на диван и укрылась одеялом. — К чему вам мерзнуть на полу?
Я выключил свет и лег на ковер рядом с диваном.
— На мне броня, так что не переживай. Спи.
Спать мне, однако, не хотелось. Вроде и спал я в последнее время совсем мало, и нагрузки меня вымотали — пожалуй, даже не нагрузки, а все эти бесконечные разговоры — но вот не спалось, хоть убей. В голове крутилась какая-то чертовщина, странные обрывки воспоминаний, неожиданные ассоциации. Ночь никогда не была моим другом. Крепко спят лишь счастливые люди, а я не могу назвать себя таковым. Всегда я был чужим. Чужим для самого себя. С детства мне приходилось быть собранным, подтянутым, возможно, суховатым — только в последнее время я смог несколько расслабиться. Расслабиться, став обладателем не одной, а множества масок. Иногда, впрочем, я становился самим собой — но для этого требовалось употребить не менее килограмма чего-либо очень крепкого. Тогда находила на меня хмельная грусть и память сжимала сердце. Странно, что у меня до сих пор не сели нервы — пожалуй, я научился приспосабливаться ко всему, во что меня совала судьба. А может быть, именно эта моя скрытая эмоциональность позволяет мне держаться на плаву? Вот только горечи с каждым годом все больше в моем взгляде…